Юрий Козлов - Враждебный портной

Каргин посмотрел в окно. Город просыхал после весенних гроз. На газонах густо зеленела трава. Новые, недавно высаженные, клены шевелили большими листьями, как жадно растопыренными ладонями ( русского капитализма ?). Этим, вне всяких сомнений, генно-модифицированным деревьям было все равно, где и в каких условиях расти. Хоть на Луне в безвоздушном пространстве.

— Это какое-то зимнее... новогоднее дерьмо, — поморщился Каргин. — Не по сезону.

— Начнем со следующего понедельника показывать по всем каналам, — проигнорировал замечание Р.Т., — готовить народ к битве за счастье .

— Просто показывать? — спросил Каргин. — Без комментариев?

— Можно под гимн России, — предложил Р.Т. — Или — приделать ему ножки, пусть танцует, как балерина, танец маленьких лебедей.

Некоторое время Каргин молчал, воображая себе эту картину.

— Я проплатил коммунистам их рекламу, — продолжил Р.Т., — пойдет довеском к нашей, в пропорции один к десяти.

— Без кондитерских изысков? — предположил Каргин. — С подписью: « Русский коммунизм »?

— Годится, — с уважением посмотрел на него Р.Т., — но у нас другой заход. Есть одна приличная фотография Ленина, где он похож на человека. Осмысленно так и без ненависти смотрит. Ребята подработали, впихнули ему в глазенки цифровую схему. Мужественное сострадание, концентрация воли, так я сформулировал . Как живой получился. Смотрит прямо в душу. У меня аж мурашки по коже, — шевельнул кожаным забралом Р.Т. — Подпись я оставил, какая у коммунистов была: « Как вам живется при капитализме ?» Будет как антидот.

— Против чего антидот? — спросил Каргин.

— Против резкого качка к коммунизму, — объяснил Р.Т. — Народ, он же как дебил — его куда повернешь, туда и попрется. Поэтому пусть знает, что капитализм — дерьмо, но на Ленине — революции и коммунизме — притормаживает, потому что коммунизм — еще большее дерьмо, причем, как ты правильно заметил, не присыпанное новогодним конфетти, а политое геморроидальной кровью! Она же там, в заднице, алая, как знамя!

— Запускай, — размашисто расписался на рисунке Каргин. — Что еще?

— Еще две позиции в рекламной кампании по нашему проекту, — осторожно, как жаба из-под крыльца, выглянул из забрала Р.Т.

— Давай, — снисходительно махнул рукой, приглашая его за приставной столик, Каргин. Ему было плевать, как Рэтэ ( рот ) тратит (поедает) рекламный бюджет. Каргин (в очередной раз!) мысленно восхитился мудростью президента, ненавязчиво воспитывающего у своих соратников равнодушие к деньгам. Он отваливал им столько, что соратники тонули в деньгах, как... народ в дерьме русского капитализма ?

— Диалоги об одежде в прямом эфире.

— И все? — разочарованно спросил Каргин.

— Не совсем, — продолжил Р.Т. — В конце беседы ведущая и участник, ну там историк, модельер, специалист по новым материалам, тканям, срывают с себя одежду и кидаются друг на друга в порыве неудержимой страсти. Естественно, сам процесс мы показывать не будем, но зрителя разогреем.

— А... зачем это? — поинтересовался Каргин.

— Чтобы бежали в магазины брать нашу одежду, потому что наша одежда — это любовь. Бабам — юбки с косыми подолами. Мужикам... Во что ты хочешь одеть русских мужиков? — кольнул Каргина глазами­-гвоздиками Р.Т.

— Дизайнеры работают, — хмуро ответил Каргин.

О Выпи и Биве по-прежнему не было ни слуху ни духу.

Он молчал.

Ни у кого ничего не спрашивал.

И все вокруг молчали.

Заговоренная (от слова «заговор») матрешка казалась монолитной. Раздвигающая корпус линия не просматривалась, но Каргин знал, что монолит должен треснуть. Матрешка с сухим скрипом разделится, как библейский дом « в себе » , и на свет явится другая матрешка. А там, глядишь, и... морская, в золотой чешуе с плавниками.

Чего тебе надобно, старче?

Ему было плевать, когда и как это произойдет. Более того, Каргину не хотелось, чтобы вообще что-то происходило. Прелесть ничтожества — естественное состояние малых сих — казалась ему высшей и последней стадией божественной милости . Неужели, ужасался Каргин, я лишился этой милости, как... Р.Т. — нормального детства и любящей семьи?

— Нам некуда спешить, — согласился Роман Трусы, — но... сроки поджимают. Это как жизнь, — добавил после паузы. — Человек готов жить вечно, но кто ж ему позволит?