Юрий Козлов - Враждебный портной

Выпь была худа, как рапира, с длинным носом, в лакированных крокодиловых сапогах, как на птичьих лапах.

Бива — в многоуровневых разноцветных бусах, в переливающемся лоскутном лапсердаке, в сетчатой, напоминающей маскировочную, накидке, с зелеными, как мох, волосами, заплетенными в тончайшие косички, пересыпанные красным, как ягоды, бисером. Обута она была в металлического цвета кроссовки с серыми, как крысиные хвосты, шнурками.

Это судьба, вздрогнул Каргин. Где-то он уже видел похожие кроссовки.

— Тебе решать, — сказала Надя. — Лучше них никого нет. Но учти, они не дружат и работают исключительно порознь. Еще никому не удавалось запрячь их в одну повозку. Если у тебя получится, у нас есть шанс.

— Не свинтишь? — Каргин взял Надю за руку, посмотрел ей в глаза, но ничего там не увидел, кроме безмятежного, подсвеченного изнутри, водяного спокойствия . Таким в Мамедкули было Каспийское море, когда он на закате собирал ракушки на прибрежном песке.

— Саморез ходит в одну сторону. — Надя не отняла руку, и это преисполнило Каргина неясными надеждами. — Я в деле.

— Вся надежда на... Надежду. — Он хотел сказать, что, если внешний вид Выпи и Бивы хоть в малейшей степени соотносится с проектами, которые они предлагают, ему жаль бедную Россию. Падишах, подумал он, как только такое увидит, отправит ишака на мясо, а Ходже Насреддину велит оторвать яйца . Наверное, с тревогой посмотрел на дверь, за которой ожидали Выпь и Бива, в этом и заключается высший — метафизический — смысл их работы.

— Зови, — сказал Каргин. — Мне нравятся обе.

— Замечательно жить в такое время, которое ставит перед людьми великие задачи ! — У Выпи оказался пронзительный, скрипучий голос. Каргину показалось, что она долбит железным клювом водосточную трубу, как дятел дерево. Только что она хочет там найти, задался неуместным вопросом Каргин, там жесть, а дальше — пустота.

Но что-то было в пустоте, если Выпь снялась с лягушачьего болота и прилетела к нему в кабинет.

— Пора, пора, — вкрадчиво прошелестела Бива, словно осторожно поддела невидимым бивнем кучу осенних листьев. Тоже, стало быть, что-то искала внутри пустоты . — Бросим вызов самим себе !

Она прибрела сквозь мхи, липкие паутины, сырые корни, просквозила сквозь колючую проволоку лесных кустов, пограничные столбы деревьев, оплетающую землю зеленой авоськой траву-­мураву.

— Бросим вызов самим себе, — повторил Каргин. — Будет неплохо смотреться на майке. Правда, где-то я уже это слышал. А вот первый слоган длинноват, на майку не встанет.

Он прислушался к шуму в голове. В последнее время (ничего не поделаешь, возраст!) Каргина донимал этот шум. Как-то не к месту вспоминалась любимая присказка Зиновия Карловича: « Всех вынесут вперед ногами ». А еще Каргин прочитал в Интернете, на форуме « Шум и ярость » , где общались мучимые шумом в голове люди, что, если вставить в ухо наушник от смартфона и все время слушать музыку или радио, шум пропадает. Музыку еще туда-сюда, подумал он, а вот радио...

— Это вечные слова. Так говорил Перикл афинянам перед морским сражением с персами, — пояснила Выпь. — А еще — Наполеон старой гвардии, а еще...

— Заратустра, — добавил Каргин, — а до него — неандерталец, вышедший из пещеры с дубиной навстречу саблезубому тигру.

Каргин не сомневался, что великий американский писатель Фолкнер тоже страдал от шума в голове, потому и назвал свой роман «Шум и ярость». Только как бросить вызов самому себе, вздохнул Каргин, когда тебе шестьдесят лет, жить осталось всего ничего, а в голове шум ... и ярость ?

— Мы лозунгами не торгуем, — ударила клювом в водосточную трубу Выпь.

— Я тоже, — сказал Каргин. — Они торгуют мной.

— И какие же это лозунги? — тихо, как если бы невесомая осенняя паутинка спланировала на мягкий мох, поинтересовалась Бива.

— В данный момент? — уточнил Каргин.

— В данный момент, — щелкнула клювом, как ножницами, Выпь.

— На мне две майки, — упавшим голосом произнес Каргин. — На первой написано — « Шум и ярость » , а на той, которая ближе к телу, — « Всех вынесут вперед ногами ».

— Значит, нам всем надо спешить, — спокойно заметила Надя.

Каргин посмотрел на нее с удивлением. Он знал, что без Нади, как без воды, ни туды и ни сюды, но при этом не забывал начальственно-бюрократической частью сознания, что она — его подчиненная, а следовательно, негоже ей самочинно лить воду, тем более на мельницы Бивы и Выпи . Только на его! И еще его не то чтобы обидело, но задело равнодушие Нади к его печали по утекающей (опять вода !) жизни. Надя как будто не возражала, что Каргина вынесут вперед ногами, а единственное, что ее при нем удерживало, — дело, которое надо было довести до конца . Каргин вдруг вспомнил, как Надя, когда он много лет назад не позволил ей лить воду (его деньги) по своему усмотрению на какую-то непонятную, пошитую в неведомой Мьянме мельницу, сказала ему: «А пошел ты!» И исчезла на двадцать лет.