Юрий Козлов - Враждебный портной

Пару раз он, сжимая в руке бархатную коробочку, едва не падал в реку. Но тревоги оказывались ложными. В первый раз по волнам проплыл овальный бейсбольный мяч. Во второй — самое настоящее (возможно, что и дорогое) пальто, растопырив, как руки, рукава и воинственно задрав хлястик. Оставалось только надеяться, что хозяин пальто в данный момент не на речном, а на... «горьковском» дне. Каргин где-то читал, что первоначально пьеса великого пролетарского писателя называлась « На дне жизни » , однако Леонид Андреев, с которым Горький в то время дружил, вычеркнул из названия лишнее слово, тем самым избавив его от абстрактного гуманистического пафоса и бесконечно приблизив к самой сути сокращенного слова « жизнь ».

Каргин понимал, что глупо встречать Надю на набережной, как на вокзале, куда поезда приходят по расписанию. Но если она именно отсюда отправилась в отпуск, почему бы ей сюда же и не вернуться? Хотя служебно­-трудовое слово « отпуск » слабо сочеталось с новым образом Нади. Какой-нибудь обросший ракушками кашалот теперь, наверное, был ее начальником.

Но Каргин все равно надеялся.

Он должен был помочь Наде вытащить из воды огромный чемодан цвета «металлик». А потом — надеть ей на палец кольцо с бриллиантом. Вот только непонятно было, как это сделать. Ничего, успокаивал себя Каргин, если не получится из-за перепонок, пусть носит, как медальон, на шее.

В один из первых дней осени он нарушил традицию — пришел к спуску не утром, а поздним вечером. Усевшись на нагретых за день ступеньках, Каргин извлек из портфеля ксерокопированные страницы газеты « Астраханская коммуна » за 31 августа 1919 года...

В научном зале библиотеки, как он и ожидал, мгновенно отыскался след бумажного Каргина.

«Не напомните, когда я смотрел эту газету?» — поинтересовался Каргин у методистки.

«У вас же есть пароль к общей базе данных центрального архива, — удивленно ответила та. — Вы можете заходить в нее откуда угодно, с любого компьютера. Программа не регистрирует запросы. Только попытки несанкционированного доступа. Смотрите по учетным записям в каталоге».

В каталоге обнаружилась одна единственная ссылка, причем удаленная, без даты, которую Каргин с немалым трудом восстановил.

Это был скан заметки под названием « Осечка » , сопровожденный сносками и краткими пояснениями из справочных материалов.

« В подвале, — писал корреспондент с говорящей фамилией Нагансон, — один из чекистов сразу же приковал мое внимание странностью своих одежд . На голове у него было то же, что у всех, — армейская папаха, выданная в ПОЮЖе, {14} 14 ПОЮЖ – политотдел Южного фронта с наколотой наискось алой лентой мобилизованного. Но ниже начиналось необычное. Это была выцветшая кожа с карманами, навалившаяся горбом на долговязую и тощую фигуру. Кусок полы сзади был выдран и болтался, как язык, под колоколом зада. “ Это не собаки, — ответил обладатель оскорбительного наряда на мой вопрос . — Это я просто зацепился в лодке за якорь ”. Лоб его пылал. На виске сильно билась мягкая жилка. “ Вы больны, — сказал я, — вам надо в госпиталь ”. Он отшатнулся и вытаращил на меня глаза. Потом губы его затряслись. “Я не хочу”, — сказал он и заплакал.

Сухое и колючее слово “расстрел” — судьба этого, назовем его Д., чекиста.

Из окна губчека видно, как медленно тащится по рельсам товарный поезд с блошиным начесом мешочных людей на крышах вагонов, как вдоль перрона ходит пьяный с зажженным фонарем, вычерчивая в темнеющем воздухе одному ему понятные фигуры.

В кабинете председателя губчека синий папиросный дым удавом обвивает лампу. Разговор о рыбалке . “ Клев, братцы, был удивительный . Только закинешь, а рыба-то одна за одной, одна за одной, чуть не за хвост друг друга хватает. Перенаселенность в этом озере у них страшенная, а рыба все серьезная ” .

“За что его?” — мой вопрос растворяется в дыму, вытягивается через открытую форточку в небо, куда уже успели ввинтиться первые шурупы звезд . Вопрос наматывается на звезду, как смерть — на сорванный якорь человеческой жизни.