Алексей Колышевский - Секта. Роман на запретную тему

Пикап остановился у края бурой земли, и тут шофер впервые оказал своему пассажиру хоть какой-то знак внимания: он жестом указал Игорю на дверь. Тот послушно кивнул – как скажешь, хозяин, – и вышел из грузовичка. Шофер немедленно развернулся, довольно лихо, надо сказать, и уехал восвояси, а наш путешественник поневоле остался один. Старика, которого он прозвал про себя «факиром», нигде видно не было. Некоторое время Игорь постоял, нерешительно переминаясь с ноги на ногу, затем, решив, что раз уж его завезли в такую тмутаракань, то это должно быть как-то связано с хижиной, направился в ее сторону.

Старик сидел на пороге в той же позе, что и давеча в порту. Когда он во второй раз продемонстрировал свое умение подниматься без помощи ног, Игорь твердо решил ничему не удивляться и понял, что тогда, в порту, ему не померещилась эта сверхъестественная способность факира отрываться от земли на добрых полметра. Он загляделся на старика и не сразу заметил присутствие двух других существ: прямо на пороге, свернувшись клубком, лежала гремучая змея, она также заметила Игоря и подняла свой хвост с погремушкой на конце. По всему было видно, что намерения у твари серьезные и лучше к ней не приближаться. На перекладине дверного проема вниз головой висела гигантских размеров летучая мышь и спала, обернув себя крыльями. Старик поприветствовал его самым обычным «Хеллоу» и, видимо обращаясь к тварям, произнес что-то на непонятном языке: несколько слов, в которых Игорь с его талантом лингвиста смог уловить едва различимые нотки иврита. Пока Игорь раздумывал, откуда старик может знать халдейское наречие, тот открыл дверь и пригласил Игоря войти.

Хижина оказалась лишь навесом для прикрытия колодца с доходящими до пояса взрослого человека краями и диаметром с колесо карьерного самосвала «БелАЗ». Старик явно намеревался спуститься вниз, но Игорь жестом остановил его.

– Куда это ты собираешься?

– Вниз, вниз, там, – старик вновь сделал знак: прижав левую руку к сердцу, а правой указав в жерло колодца.

– Ни черта! Я не полезу! С какой стати? – Игорю совершенно не хотелось лезть в огромный колодец, откуда доносился еле уловимый запах дыма.

– Там, там, – старик заговорил резко, его глаза разгорелись, словно уголья костра при порыве ветра, – Люциф. Он там, твой и мой дух. Надо идти.

Не желая более слушать никаких возражений, старик стал спускаться в колодец по винтовой лестнице, устроенной по его окружности. Игорь, содрогаясь и с трудом преодолевая отвращение, полез следом. Чтобы хоть немного отвлечься от тяготивших его мыслей, он принялся считать ступеньки и насчитал их сто тридцать семь. Спустившись, они оказались в настоящей пещере, очень большой, так как свет от нескольких масляных ламп, горевших в этом мраке, казалось, особенно тускло, не позволял увидеть ее пределов целиком, а выхватывал из темноты лишь кучу веток, сложенных в форме усеченной пирамиды. Верхняя площадка на вершине кучи была засыпана на вид недавно сорванными пальмовыми листьями: очень широкими и прочными, словно они были сделаны из выкрашенной в зеленый цвет свиной кожи очень грубой выделки. Факир подошел к одному из масляных светильников, снял его с грубо сделанной треноги и, подняв вверх, заговорил:

– Чагра умрет скоро, очень старая. Иди, смотри здесь.

На кожистых пальмовых листьях лежало существо еще более иссохшее, чем сам факир. Признаков жизни это подобие человека на первый взгляд не подавало, но Игорь стал всматриваться и увидел, что тело существа чуть заметно шевелится: грудь поднималась, свидетельствуя о работе легких, – эта живая мумия еще не простилась с душой.

– Кто это? – Игорю было невыносимо душно, пот заливал глаза, хотелось помочиться, но место для этого явно не подходило.

– Чагра служит здесь. Сто лет не выходит наверх. Чагра факир, я факир, – заявил старик, из чего стало ясно, что Игорь не ошибся с выбранным им для своего спутника прозвищем.

– Кому она служит?

– Люцифу.

Игорь понял, что попал в самое настоящее сатанинское капище. Люциф – то же, что и Люцифер, то есть сатана, и эта пещера не что иное, как храм, молельня, пантеон в его честь.

Отношение к легенде о падшем ангеле есть у всякого человека. Кто-то скажет, что плевать хотел на всякого рода библейские басни, перетянет жгутом руку поверх локтя, вонзит в вену шприц с дозой ангельской пыли и поедет в ночной клуб, где продолжит убивать себя во имя бога наркоманов. Кто-то будет валяться на полу в церкви и стучать головой об пол, жертвовать «на храм» и зажигать свечки перед образами, благочестиво подставляя лицо под поповское кропило, но после службы, штурмуя переполненный троллейбус, оттолкнет старуху, чтобы пролезть самому, а старуха упадет и ударится головой о дорожный бордюр. Подумаешь! Зато на службе побывал, исповедался, причастился… И нет ему никакого дела, что в сердце вместо Бога живет сатана, а Бога в сердце отродясь и не было. Ведь оно как же?! Ведь все как положено делаем! В Пасху на кладбище, на Крещение не забыть под душем постоять, если неохота лезть в прорубь, – одним словом, веруем, опять же свечечки поставить, да побольше! Вон их, святых-то угодничков, сколько, так надо перед каждым зажечь, а не то беда. А черта мы не любим. Мы его плевком трижды через левое плечо. И номеров автомобильных, которые из трех шестерок, боимся, а еще когда тринадцатого числа неприятность приключится, то это уж непременно лукавый виноват. И давно уже Божеское во всем мире стало предтечей рождественских распродаж, а спросить кого-нибудь из этой толпы, штурмующей бутики, кто написал Евангелия, так вполне можно получить ответ, что «кажется, Версаче, Армани, Гуччи и Прада». Люди не любят признавать чье-то единоначалие. Начальника на работе можно терпеть, в конце концов, это всего восемь часов в день, из тоталитарного государства можно постараться уехать, иногда получается, но признать, что на тебя имеет виды черт всемогущий, – это чересчур. Лучше мы о нем забудем. И забыли, а он о нас нет.