Пуриша Джорджевич - Косовский одуванчик

– Следовательно, вы намереваетесь уехать к родителям?

– Нет, у меня есть кухня, и я буду на ней работать.

– Но это не для вас!

– Как раз для меня. В Приштине после вашего прибытия и прихода УЧК из сорока тысяч сербов осталось всего несколько человек. Я остаюсь, чтобы стать свидетелем всего, что здесь происходит.

– Я тоже стану свидетелем, – заявил Джон. – Я вступил в американскую армию не для того, чтобы воевать, а для того, чтобы стать писателем. Я знаю многих писателей, которых прославила война. Они писали романы, живя войной. Вы, конечно, знаете историю Хемингуэя, а может, и Джона Рида – его я выбрал примером для подражания.

– Джон Рид? Никогда не слышала.

– «Десять дней, которые потрясли мир», – добродушно напомнил мне Джон. – Лучшая книга Джона Рида.

– Понятия не имею.

– Фильм «Красные…»

– Что?

– По этой книге, «Десять дней, которые потрясли мир», сняли фильм «Красные…»

– И про него я ничего не слышала.

– Продюсером и режиссером был Уоррен Битти.

– Я о нем слышала только в связи с браками и разводами.

– Джон Рид был верен своей жене и всему тому, что видел и описал. Так возник цикл репортажей об Октябрьской революции под названием «Десять дней, которые потрясли мир».

– Вот он и продолжает трястись…

– Да погодите вы! Джон Рид писал и о сербах. Он был в Сербии во время Первой мировой, когда на крохотную Сербию напали Германия, Австро-Венгрия, Болгария, Албания…

– Как и сегодня, только добавьте еще девятнадцать стран.

– Не спешите, сербская женщина, Джон Рид был на вашей стороне!

– Тогда слушаю.

– Мне об этом рассказывал отец. А потом я нашел книгу «Сербия между битвами». Первая глава называется «Страна смерти», и сейчас я попробую по памяти воспроизвести то, что меня в ней сразу привлекло. Это описание молодого офицера из Белграда, который уже три года живет как кочевник такой жизнью, которую бы ни за что не выдержал ни один англичанин, француз или немец. Молодой офицер, отлично говорящий по-английски, наверняка выросший в богатой семье, сказал Риду с улыбкой: «Мы три года не переодевались!» За плечами у него было зимнее наступление, ночевки в завшивленных землянках, голод. Но когда он рассказывал об этом Риду, было заметно, что такая жизнь ему почти что нравится.

– Припомните еще что-нибудь из Рида.

– Он пришел к одному выводу, который и привел меня сюда. Цитирую по памяти: Страна смерти… Такой была Сербия в 1915 году. Империи, делившие между собой мир, превратили цветущую мирную сербскую землю в страну смерти. Это случалось в разные эпохи с фатальной периодичностью. И это тоже был не последний раз. Смерть косила народ Сербии веками, с Востока и с Запада. Именно она, чуждая смертельная сила, выпестовала у сербов философию небрежения личной жизнью ради выживания всего народа, и эта философия нашла оправдание в истории…

– Джон! – радостно воскликнула я. – Ты больше серб, чем все мои нынешние сербы!

– Спокойно, Мария! Ты мне еще должна доказать, что Джон Рид написал правду.

– У тебя есть эта книжка?

– У меня есть ты, и на тебе я проверю, действительно ли сербы таковы.

– Боюсь, от меня в этом деле будет мало толку.

– Почему, разве ты не типичный представитель Сербии?

– Да, но мой личный пример не завершится моей смертью, как того требует эта старинная сербская философия…

– А что новенького появилось в сербской философии жизни?

– Смех!

– Что?

– Смех, улыбка: мы в самые тяжелые моменты смеемся. Как мы хохотали во время бомбардировок! Генерал Кларк хотел разбомбить поколение смеющихся рокеров, которое пело и танцевало на мостах, чтобы сохранить их, или умереть вместе с ними, с улыбкой на губах.

– О'кей, я принимаю твой смех.

– Ну что, получается начало романа?

– Получается начало романса, – говорит Джон.

– Могу ли я поцеловать тебя от лица сербов?

Джон вытянул ко мне губы. Мы поцеловались. Джон потребовал еще один поцелуй, но я сказала:

– Первый поцелуй еще не означает следующий!

И тут же поняла, что тот, следующий, другой, с которым я делила подушку в апартаменте отеля «Гранд», тот, который ждет меня в маленьком домике с палисадником, сжимая в руках дамский револьвер, тот, который станет угрожать Скендеру, чтобы тот переправил нас в Сербию, – он для меня уже ничего не значит.

Смерть, смех, предательство. Почему – предательство? Парашютист первый предал меня – сорок три года, жена и ребенок по имени Оливер, восемь лет. И что теперь, развлекать его всю жизнь только потому, что он не любит немецкого генерала? Чего он хотел? Чтобы встреча на лугу закончилась в его пользу? Он бежит, я бегу, все мы бежим. Куда?