Пуриша Джорджевич - Косовский одуванчик

Про «Мисс Война» я придумала, чтобы прочитать по его глазам, хотел бы он меня увидеть в бикини. Да я и сама почти захотела показаться ему в таком виде… Парашютиста не стоило сбрасывать сюда с вертолета – он весь такой земной, вроде одуванчика, красивый, как дерево. Я лично березы люблю.

Луг рядом с Приштиной, а в Белграде мои папашка с мамашкой как сыр в масле катаются.

– Пора идти, – прервал меня парашютист. А я все еще играла с ним и потому сказала:

– Вы очень хорошо говорите по-английски. Правда, есть маленький акцент. Кокни? Вы не из Лондона, случайно?

– Точно, – ответил он.

– Еще точнее… Вертолет в воздухе… Вы прыгаете… Но почему первым? Вы сержант? Нет, что-то выше… Вы, парашютист, прыгаете первым, значит, вы – офицер, командир роты десантников. Красный берет? А это значит… Красные береты… Погодите… Насколько я знаю, красные береты… Кажется, об этом много писали. Ах вот оно что! Красные береты ненавидят во многих странах не меньше, чем сербов.

– Вы недалеки от истины, – улыбнувшись, ответил парашютист.

В ответ на «истину» я раскланялась, вот мы впервые и нашли общий язык. Я ему назвалась – Мария Лепич. Красный берет тоже слегка поклонился, сказал:

– Гарольд, с вашего разрешения. Я крикнула:

– Неужели вы тот самый Гарольд Пинтер, тот самый ваш писатель, который выступил против бомбардировок, он еще очень плохо отзывался о Блэре и Куке?

– Я бы не хотел быть Пинтером, я – Кин.

– Назовите по буквам, пожалуйста.

– Ка-и-эн, – медленно произнес парашютист по имени Гарольд с тремя буквами в фамилии. – Кин…

Назовите по буквам

– Кин… Ой, а вы не родственник знаменитого футболиста из лондонского «Арсенала»?

Тут меня Гарольд Кин подколол:

– Кин играет не в «Арсенале», а в «Манчестер Юнайтед»!

Браво, Гарольд, теперь имя «Гарольд» приклеилось к моей нижней губе, и это меня несколько смутило: эй, девчонка, эй, сердце мое, ты смотри, для кого стучишь!

В огороде бузина, а на лугу – оккупант!

Мария Лепич, Гарольд Кин. Овцы почуяли, что наш разговор не туда завел… Да нет, овцы этого почуять не могли, они вертолета напугались. Я за овцами побежала, не то чтобы очень уж надо было, просто захотелось, чтобы парашютист на меня с тыла глянул – задницу и бедра оценил…

Спасаю вроде как овец, а вертолет мягко так приземляется, и я не то что крикнула – заорала прямо-таки, чтоб он одуванчик не помял. Ветер от винта вертолета лупил одуванчик, а тот только головкой встряхивал, совсем как женщина, которая волосы со лба отбрасывает… Но только я больше не на одуванчик смотрела, а на дверь открытую в вертолете, который взлетать начал, что меня, как ни странно, не обрадовало: из вертолета Гарольд Кин, не писатель и не футболист, махал мне красным беретом.

Снял берет при выполнении воинского долга, это ведь кое-что значит, уважаемая госпожа Лепич. Вертолет, не прекращая ругаться с воздухом, взлетел, овцы вернулись. «Что вы думаете о Гарольде Кине, – спросила я старшую овцу. Та взблеяла, и я спросила строже: – Так что же вы думаете?» Старшая овца изогнулась всем телом, словно хотела просить пардону за то, что не смогла ничего толкового сказать. А тот ягненок, майский ягненок, сопливое дитя нынешнего июня, обнял меня и мордочкой написал на ладони – не дай нас съесть.

Ел нас взглядом Скендер Бакали, пока я гнала к своему дому белое облако стада. Еще один парашютист, подумала я, здороваясь со Скендером на албанском. Скендер был из тех албанцев, что одинаково выглядят и в сто лет, и в двадцать семь. Он затягивался словами, сбивая пепел стоимости моего дома.

– Не продается, господин Скендер!

– Мария, дитя мое сербское, так ведь лучше мне дом продать, а то ведь спалят его вместе с тобой! А то закончишь как твои отец с матерью. Пока тебе везло, потому что работала на Красный крест господина Уэлса.

– Найди мне отца с матерью, и я тебе дом задаром отдам.

– Мария, детка, НАТО переводчиков ищет, ты там генеральшей станешь с английским и албанским!

– Что дадите, господин Скендери?

– Десять тысяч марок!

– Дом стоит не меньше ста тысяч.

– Стоил, Мария, стоил. – И указал рукой на пару албанцев, которые подошли к овцам и принялись поднимать каждую на руки, словно желая заглянуть им в глаза, а на деле прикидывая вес. Тому самому ягненку и мне продемонстрировали нож и зубы. Ягненок сам полез на нож, будто ему кусок соли протянули… Нож лизнул шею ягненка… Шея ягненка и нож сошлись в кровавом поцелуе. Голова ягненка осталась в траве – отдыхать от жизни.