Валерий Волошин - После приказа

Вот так, хочешь не хочешь, а приходится с горечью констатировать, что уже в то время уголовная традиция гадюкой вползала в солдатскую среду, оставляя на ней ядовитые раны, гниющие с гангренозной быстротой. Я вспоминаю, как посмеивались вроде бы над безобидной шуткой некоторые офицеры, делясь между собой где-нибудь в курилке ротными новостями. Над так называемыми негласными судами: «пахан» назначал из числа «страдальцев» судью, прокурора, адвоката и… подсудимого из числа «сынков». «Без вины виноватого», опоздавшего в тот день встать в строй по команде «Подъем!» или худо замотавшего перед кроссом портянки на ногах, которые едва не стесали пятки и явились первопричиной выговора от взводного. Судили такого «лопуха» после отбоя в каптерке со всеми положенными атрибутами юриспруденции. Столько-то «банок»! — объявлялось решение, не подлежащее обжалованию. Такое количество раз мелькала медная бляха, отшлепывая по округлым бугоркам бедолаги постыдный приговор. Правда, после этого все, баста, — молодого больше пальцем не трогали. Но сегодня я, отец солдата и сам солдат, хлебнувший в свое время хинина из той гнусной чаши, вправе упрекнуть себя, своих однополчан и командиров: как же мы, братцы мои, в большинстве своем опытные люди, фронтовики, а проглядели, не вырвали змеиного жала, не пресекли гадину в ее зародыше! Ведь совсем не безобидно гаерствовала она, не на пользу службе, как легкомысленно считали некоторые из нас.

Сейчас «банки» — пройденный этап. Сейчас больше морального изуверства — куда более утонченного, унизительного и жестокого. Вроде и воспитываем мы своих детей, окружая любовью, заботой, всевозможными благами. Откуда же тогда в них злорадство, жестокость? А может, как раз из-за неограниченных порой благ, которые мы им создаем, изощряются наши дети в поиске для себя еще больших привилегий? А сами-то мы какие? Когда, с одной стороны, бичуем зло и болото, а вечером дома, в семье, увлекательным детективом выплескиваем из себя чуть ли не с гордостью, как сумели перехитрить начальника или коллегу, подсунув, как бы невзначай, ему работу, предназначавшуюся тебе. Не подозревая даже, что коллега живет этажом выше (ты, в лучшем случае, знаешь только соседей по площадке) и тоже изливает сейчас душу, витая в мечтах карьеризма, уповая на всесильную руку того же «короля», только в другом, солидном обличье. А из жены прет радость, что благодаря звонку Ивана Ивановича появилась в доме еще одна дефицитная тряпка, именно в твоем доме, а не в другом. И надо бы Ивана Ивановича пригласить в гости, он, правда, нудный и туповатый, тяготит общением, но очень нужный человек… И т. д. и т. п. — вот сколько «ценных» потребительских уроков можно дать детям, которые тут же, рядом, слушают нас, родителей… И схватывают все на лету…

В таких горьких думах проходит бессонная ночь. Но теперь я знаю, что сделаю, как отвечу сыну на его беспомощный крик. Никуда в инстанции я писать не буду и звонить тоже. Исповедуюсь только перед командиром сына как на духу. Пусть знает, как я воспитывал свое драгоценное чадо, которое доверил ему и за которое теперь он, бедняга, больше отвечает. Умный человек поможет.

И сыну напишу: «Держись! Будь честен и правдив, доверяй своему командиру, не скрывай от него ничего, как от отца. Он больше, чем отец!..» Еще решился бы я на открытое письмо солдатам роты, в которой служит сын. Может, напечатают его в многотиражной солдатской газете. О многом можно было бы порассуждать. Хотя бы о том, что им куда больше повезло, чем нашему поколению, — сознательную жизнь свою они начинают при свежем ветре перемен. «Не берите дурного примера, не делайте наших ошибок. Живите дружно, ребята!» — сказал бы я им.

Вот, пожалуй, что мог бы сделать я, будь в роли отца солдата, получившего от него такое вот письмо, какое написал Николай Колесов своим родителям, которое я прочел в газете. Помогло бы это? Как хотелось бы, чтобы помогло!..

Утро выдалось солнечным и теплым, будто совсем не было накануне зябко и дождливо. Птицы распелись вовсю; липли мухи, ползали по лицам солдат, неприятно щекоча досыпающих последние минуты перед подъемом. Но сон юношей был уже некрепок. Они нервно отмахивались от назойливых насекомых, засовывая головы под одеяла, под подушки. Ну еще, еще чуть-чуть поспать, побыть в забытьи — ведь еще так рано.