Василий Аксенов: Круглые сутки нон-стоп

В другой день приползет к вам в Санта-Монику туман, и вы влезете в свитер, обмотаете горло шарфом, сунете зонтик под мышку, а ваши друзья в Сан-Фернандо тем временем будут беспечно плескаться в бассейне.

В административном отношении мегалополис Лос-Анджелеса тоже состоит из разных сливающихся городов. Биверли-Хилз, Голливуд, Студио-сити, Санта-Моника, Лонг-Бич – это отдельные административные единицы со своими управлениями. В центре собственно Лос-Анджелес, в котором полтора-два миллиона населения, а во всей куче, во всей галактике, кажется, не меньше десяти миллионов.

Здесь нет вечерней уличной жизни. Будьте уверены, если вы после заката солнца захотите прогуляться по Уилширу или Сансету, к вам через некоторое время приблизится патрульная машина и офицер вежливо спросит:

– Что-нибудь ищете, сэр?

Поначалу это безлюдье меня раздражало. Истекающий электричеством, пылающий, но пустынный Сансет-стрип. Пустынные коридоры королевских пальм на Палисадах. Пустынный Уилшир с его удивительными темно-стеклянными небоскребами…

Друзья говорили мне, что где-то на Уилшире недавно откопали динозавра. Хотелось спросить: живого?

Позже, освоившись в этом немыслимом Эл-Эй, я научился улавливать там по вечерам признаки жизни.

Вот, например, впереди вымерший перекресток. Огромная игривая девица улыбается через плечо, кося глазами на бутылку.

Catch me with Cam-tchat-ka!

Реклама водки «Камчатка».

У стеклянного павильона «Джек-ин-зи-бокс» стоят три больших автомобиля.

Шумит листва. Мигают звезды.

Вдруг вижу, из «Джека» выскочил паренек с тремя подносами, на них дымящаяся еда. Несколько ловких движений – и подносы присобачены к бортикам автомобилей. И в автомобилях тоже обнаруживаются живые люди, приподнимаются из кресел, высовываются из окон, едят…

Ободренный этими явными признаками жизни, я заворачиваю за угол и снова вижу нечто человеческое: некто в белом прыгает и бьет голыми ногами в грудь другого в белом. Тишина, молчание: все за стеклом. Школа карате.

Чуть повертываю голову – за другим стеклом десяток джентльменов в сигарном дыму вокруг массивного стола: совет директоров какой-то фирмы.

Где-то хлопнула дверь – красноватый свет отпечатался на тротуаре, долетела рок-музыка, замелькали тени, из каких-то грешных глубин выскочила группа молодежи, поплюхались в автомобили, взвыли, отчалили, влились в бесконечный traffic, дверь захлопнулась – тишина, безлюдье… Длинный ряд домов с табличками «For rent, no chldren, no pets» [6] «Внаем, без детей, без животных» , звезды шуршат в королевских пальмах… Вдруг близко скрип рессор, скрип тормозов, скрип руля – из-за угла выползает «желтый кеб», огромный кадиллак выпуска 1934 года с надписями на бортах «Содом и Гоморра». Из окна молча и неподвижно смотрит лицо неопределенного пола, одна щека красная, другая зеленая.

Я начинаю догадываться, как много жизни за этими тихими фасадами, в глубине кварталов, на холмах и в каньонах великого города, как много странной, быть может, и таинственной жизни.

Недаром чуть ли не восемьдесят процентов американских фильмов о грехах и страстях человеческих снимаются в Лос-Анджелесе.

Проходит еще некоторое время, две недели или три, и у меня образовывается мой собственный Эл-Эй, мои собственные трассы, пунктиры телефонной связи, моя бензоколонка, мой супермаркет, мои кафе, беговая дорожка, бассейн, пляж – то есть, как у всех аборигенов, собственная среда обитания, пузырь повседневной жизни.

Могу предположить – «отчуждение» в Лос-Анджелесе ничуть не сильнее, чем в любом другом большом, но обычном городе мира. Да, здесь есть индустриальные джунгли, где можно ехать час или два и не увидеть ни одного, просто ни одного человека…

Однажды мы вдвоем с милейшей калифорнийкой отправились в Лонг-Бич осмотреть музейный лайнер «Куин Мэри» (бывший флагман атлантического пассажирского флота, купленный сейчас городским управлением Лонг-Бича). Прошлявшись несколько часов по палубам, залам и коридорам британского гиганта, отправились восвояси, запутались в светофорах, в разных бесчисленных «рэмпс», в дорожных надписях и заблудились.

Неведомая и невероятная местность вдруг открылась нам. Во все стороны света до самого горизонта простиралась индустрия: портальные и мостовые краны, доки, ржавые громады покинутых кораблей, башни теплоцентралей, яйцеобразные, шарообразные, чечевицеобразные емкости газгольдеров, светящиеся плоскости загадочных мануфактур, мешанина железнодорожных путей, мачты энергопередач, кишечник труб, провода, тросы, кабели словно хаос вычесанных волос, ползущие в этом хаосе вагонетки и монотонно, но многосмысленно качающиеся насосы нефтяных скважин, и горы автомобильных отбросов, и, конечно же, штабеля затоваренной бочкотары – и ни одной живой души…