Сергей Алексеев - Покаяние пророков

Все эти уловки ничего б не стоили, коль не были бы рассчитаны на психологическое изматывание преследователей, когда те полностью теряли ориентацию и, бывало, сходили с ума. В середине восемнадцатого века, при Екатерине II, шесть казачьих отрядов вышли из Томска в направлении предполагаемых скитов: пушнина, а с Уральского Камня и золото с самоцветами стали уходить мимо царской казны по Соляному Пути, попадая в руки московских купцов-старообрядцев, а от них в Европу. Поход длился до весны, три отряда пропали без вести (был слух, примкнули к кержакам), поеденные зверем останки казаков двух других были найдены в разных местах ясачными людьми только летом. Но один отряд все-таки достиг Тропы, казаки спалили несколько деревень и монастырь, разорвали на березах десятка три раскольников, изнасиловали женщин и кое-что пограбили, однако назад вернулось всего несколько человек, в коростах и лохмотьях, безумных и блаженных. Есаула умучили пытками, а остальные доживали на паперти Воскресенской церкви.

Наукой прятать след по-настоящему владели мужчины, бегающие Соляным Путем; женщины более полагались на чувство опасности и глас Божий, в миру называемый интуицией.

Перескочив через реку, Вавила не спешила топтать снег, обняла собаку и затаилась под пихтой: деревню на косогоре почти всю видно. Люди посуетились возле дома, один по следу к полынье сходил, другой к бане сбегал, потом в конюшню, везде проверил, и вот луч фонарика в слуховом окне крыши мелькнул несколько раз, машина уехала, и вроде бы все успокоилось. Однако конь все ржет, и псы не унимаются, а Серка уши сторожко держит, поскуливает — чужие остались…

— Ты уж молчи, батюшка, не выдавай.

Около получаса сидела так, греясь от собаки, покуда спину не охватило ознобом. Побежать бы. разогреться, но глаза сами выискивают обратный путь: ежели по береговому надуву вниз соскочить, то вдоль реки снег почти до льда вымело, можно к старой поскотине прибежать, не замарав чистого поля. А там по изгороди, по гнилым жердям в гору подняться, считай, до самой бани.

От нее же след есть, человек проходил…

Мысленно пробежала намеченной дорогой и споткнулась о крыльцо: фонарь на столбе сияет, всяко тень даст, любое мельтешение заметят.

Была бы какая другая лазейка на чердак с темной, тыльной стороны, но там вроде стена глухая…

Еще час, а то и более просидела, озябла, но в деревне тишина еще ярче стала, даже собаки примолкают, свыкаются с чужаками. Собиралась лыжи надеть да пойти кружить по ночному лесу, но заметила, к избе человек спешит, голова маячит меж сугробов, а по промерзшим ступеням стал подниматься, кроме теней еще и скрип певучий — за рекой слыхать. Вошел в избу, и опять тишина…

Она сняла котомку, полушубок на плечи набросила, застегнула пуговицы — так теплее… Огонь бы развести, прогореть мерзлую землю и пихтового лапника настелить.

Лечь, будто на печку, укрыться…

И вздрогнула от злого собачьего лая! Не заметила, как молодец Дрема подкрался, обнял, обласкал…

Серка заскулил, задрожал от нетерпения.

— Молчи, батюшка, молчи…

Псы уж не лают — рычат словно звери, и вроде слышно голоса человеческие, крик женский — все где-то посередине деревни. Конь откликнулся на шум, будто сигнал протрубил.

— Пойдем-ка и мы.

Лыжи под снег засунула, на тот случай, если придется в лес уходить, котомку за спину, перекрестилась на все четыре стороны.

— Пресвятая Богородица, спаси и помилуй мя. Долгая пурга спрессовала снег вдоль берега, хоть боком катись, но лед на реке оказался обманчивым: воду выдавило наверх и лишь чуть приморозило, потрескивает корочка, а под ней может быть талая наледь до пояса.

— Ищи дорогу, батюшка. — Толкнула собаку вперед. — Выводи на твердь.

Река в этом месте широкая, сажен до сорока, место открытое — слепой увидит, коль глянет из деревни. Но там шуму все прирастает. Вот и у избы закричали дурниной. Серка завертелся на льду, вправо потянул, полукругом. Тут уж нечего выбирать — перенеси, Господи!

На другой стороне прижим, торосов натащило на берег, и между льдин рыхло, чуть только не наследила. Старая поскотина у реки в сугробах, лишь колышки торчат, сверху снег коркой взялся, собаку с трудом держит — хуже чем по льду. Перебралась на четвереньках до первой жерди, схватилась за нее, как утопающий за соломину. Когда в деревне стрелять начали, уже по изгороди бежала, ровно кошка.

Постояла за углом бани, прислушалась: где-то собака скулит, смертный голос, вон и Серка уши прижал. Скользнула тенью в предбанник, а там все двери нараспашку — выстудили. Но пока двигалась, разогрелась немного, ноги и спина теплые, да надолго ли хватит? Свет от фонаря будто ярче стал, однако все звуки пригасли, остался какой-то шорох.