Сергей Алексеев - Покаяние пророков

Журналисты были ребята молодые, дотошные, сразу сказали, мол, давно поджидали случая, когда можно подловить силовиков на беспределе и примерно наказать. Прошли всюду, сфотографировали, хотели еще снять расстрелянных собак у Почтарей, но старики заперлись и, как водится, во двор к себе не пустили. Тогда один из парней зашел от огорода, где забор пониже и сугроб повыше, заглянул, побитых кавказцев не увидел, зато обнаружил живую лайку, сидящую на цепи и дрожащую от страха, да кровавые пятна на снегу. Пощелкал фотоаппаратом, слез, и вроде бы назад засобирались.

Кондрату Ивановичу не понравилось, что не зашли чаю попить, пусть даже в избу Космача, и не поговорили толком. У этого откровенного произвола была тонкая и скрытая от глаз подоплека — месть информатору, отказавшемуся от сотрудничества. Но ведь об этом с кондачка не расскажешь, обстановка нужна соответствующая. И газетчикам наверняка было бы интересно услышать откровения сотрудника секретной службы, а Комендант таким образом перетянул бы одеяло на себя, отвлек внимание от истинной причины погрома.

Не удалось. Тот, что был любопытнее, попросил ружье посмотреть, которое все-таки вернули, табличку на испанском прочитал, головой только покачал и вопросов больше не задавал. Они даже намеков не поняли, пообещали, что материал выйдет через сутки, распрощались и ушли на мочевую точку. Кондрат Иванович после них еще раз деревню обошел, следы посмотрел, заглянул в конюшню, где пряталась Вавила Иринеевна, и напрямую отправился к Почтарям. И еще постучать не успел, как Агриппина Давыдовна калитку перед ним настежь и чуть ли обнимать не бросилась.

— Ой, Кондрат! Отпустили тебя! А мы с дидом вже настращалыся…

— Ночь продержали, а потом извинялись. Я с журналистами приезжал. Прославят нас скоро на всю область, а то и на страну.

— Та славы нам не треба, Кондрат. Жизни зпокойной та пропыскы, шоб пенсию зхлопотати…

А сама в избу не зовет и даже вроде бы не пускает — у калитки держит.

— Боярышня-то у вас? — перебил ее Комендант.

— Яка боярышня? — опешила старуха.

— Молодая да гарная дивчина, что к Космачу пришла.

— Ни, нема дивчины, — глазом не моргнув, запела она. — Та ж и не видали. Ляхи погани, шо собак пострелялы, казали, жинку шукаем. Как така жинка?

— Ты мне сказки не рассказывай, Агриппина Давыдовна! — рассердился Кондрат Иванович. — Кобель в вашем дворе на цепи, а говоришь, боярышни нет. Он от хозяйки не отстанет.

— Та ж приблудился кобель!

— Будет врать-то! Ты кого обмануть хочешь, старая? Ну-ка веди в хату, показывай!

— Кажу нема некого!

— А я вот сам посмотрю, ма или нема! — Хотел обойти, но старуха встала грудью.

— У мени в хате не прибрано! Не можно, Кондрат! Надысь постирала та трусы на бичовку развисила. Колы трусы побачить хочешь — ходи!

— Ладно, позови мне деда!

— Ой, та ж вин уторую годину лежит! Ни есть, ни пить не просит.

Комендант понял, что натиском тут ничего не добьешься, и пошел на попятную.

— Агриппина Давыдовна, я знаю, боярышня у вас. Мы с ней договорились, чтоб к вам пошла. Поговорить с ней надо!

— Ой, Кондрат, не знаю, як и подмогнуть тебе. Немае, уйшла, мабуть, у лис ли чи шо… А твою хату спалылы, ироды?

— Не могла она уйти, понимаешь? У них обычай такой: если обещала ждать в одном месте, будет ждать, хоть весь мир к чертовой матери. Умрет, а не уйдет.

Старуха горестно покачала головой, подтянула концы черного платочка.

— Який добрий обычай… Та вже ж доля наша, чоловика ждешь, ждешь… Ты у суде быв, Кондрат?

— Значит, так, Агриппина Давыдовна. — Комендант уже злился. — Передай боярышне: Юрия Николаевича, должно быть, арестовали в Москве, точно установить пока нельзя. Пусть она сидит и не высовывается. Я тут кое-какие меры буду принимать…

— А шо, Кондрат, вина настояща боярышня? — Старуха будто и не слышала просьбы.

— Как же! Родовитая.

— Я же ж думаю, та шо ее шукают?

— Передай что сказал. Пусть потерпит, подниму общественность, суд и прокуратуру, выручу я Юрия Николаевича. Утешь ее, чтоб сильно не переживала.

— Та ж передам, колы увижу, — горестно согласилась старуха, проявляя стойкость. — Мабудь, прибьется. Кобель же ж прибился…

Комендант не стал больше спорить: скрытность Почтарей сейчас была во благо. Ушел в избу к Космачу, печь затопил, картошку варить приставил и принялся наводить порядок — со своей точки зрения, поскольку у хозяина даже в самые лучшие дни был беспорядок полнейший. И когда вымыл пол, взял жеребца под уздцы и повел поить, а заодно посмотреть, не наследил ли кто за ночь.