Энна Аленник - Напоминание

Громовой голос:

— В клинике — по морде?! Этого еще не хватало.

— Да за тремя дверями, Алексей Платонович. Ни малейшего отзвука не могло долететь до палат.

— В клинике, при всех обстоятельствах, разрешается только одно — лечить.

— Хорошей пощечиной разве не лечат? И вообще, к чему ты, Николай, эти мелкие подробности…

— Не выпить ли нам, — вдруг вставляет Нина, — за такие мелкие подробности?

И, представьте, за такие мелкие подробности пьют не без удовольствия. Правда, Алексей Платонович при этом грозит Неординарному чайной ложкой и берет с него слово, что попыток излечения пощечиной больше не будет.

— А неплохо бы на всякую попытку подлости отвечать такой попыткой, стоит на своем Нина.

— У-у, какая у меня невестка! И Саня так думает?

— Пусть он сам скажет, когда приедет.

Дарья Захаровна в это время быстро достает из сумки и ставит на стол миску с разрезанным на куски теплым пирогом.

Появления пирога мужчины не заметили. Однако запах сытной мясной начинки учуяли, отреагировали трепетом ноздрей и довольно скоро протянули руки к миске.

— Так что же помешало вам, Ник-Ник, своевременно позвонить? — не забывает спросить Алексей Платонович.

— Комиссия горздрава. Три человека. Мне незнакомые.

— Весьма любопытно. Чем же комиссия интересовалась?

— Количеством послеоперационных летальных исходов за последний месяц.

— Ну-с, — развеселился директор клиники, — какую реакцию вызвало это ужасающее количество? Разочаровало?

— Да, разочаровало заметно: как же так — ноль? Не может быть. Где-то у вас затерялась палочка перед нулем… Проверили. Палочки не нашли. Потребовали за предыдущий месяц. Даю. Изучают внимательно. Опять не то. Один. Восьмидесяти трех лет. И тот — в ваше отсутствие. Листают назад. Листают вперед. Смотрят друг на друга, и слышу: «Всего один».

— Всего?! Бедняга Денисов мог жить без боли минимум года два. Безобразное было упущение. А они — «всего»! Не ведают, что одна жизнь, год жизни, день жизни, час жизни — это не «всего»!

За столом умолкли. Словно после этой вспышки Алексея Платоновича нависшая зловещая нелепость приблизилась и всем сдавила горло.

— Но дальше, мой друг. Сегодня вы роняете слова, как из капельницы. У нас еще своя, полноценная кровь.

Пока что не надо вливать по капле…

— Коле не мешало бы после такой комиссии, — возразил Неординарный.

— Даже так? Чем же еще она интересовалась? Пожелала осмотреть клинику?

— Нет, — ответил Николай Николаевич, — не пожелала. Строго спросила:

«Кто организовал передачу сведений на завод?»

Спрашиваю комиссию:

«Каких сведений? На какой завод?»

«Не понимаете?»

«Не понимаю».

«Тогда придется разъяснить: на завод, где выпущен наш первый инструмент для хирургов. Каким же путем на этот дальний завод так быстро попала статья вашего директора Коржина? Она перепечатана в местной газете, и через неделю там знают ее назубок».

— Так быстро попала? — переспросил Алексей Платонович — Потому что я сразу отправил статью тем, кто трудится над следующим выпуском, дабы успели учесть полезные замечания. Но что будет такой быстрый ответ завода — никак не ожидал. Вот и гадай: дельный это отклик или амбициозный, не терпящий критики.

Неординарный уверенно сказал:

— Отклик дельный и полный уважения. В противном Случае комиссия не выясняла бы ничего. Вот увидите, завтра никакой резолюции в клинику не придет. И никуда не придет.

— Вашими устами — кагор пить, — сказал Алексей Платонович.

Он взял бутылку, прикинул, что по рюмочке кагора еще осталось, предложил:

— Выпьем… — и задумался, как бы повеселее сочинить, — за что выпьем?

— За здоровье директора нашей клиники! — краснея, предложила Дарья Захаровна.

— И Варвары Васильевны, — добавил Ник-Ник.

— Благодарю, — посветлев, сказал Алексей Платонович.

Допивали кагор под малиновый долгий звон. Часы Варвары Васильевны прозвенели одиннадцать, напомнили, что время позднее, и гости поднялись:

— До завтра!

— До утра. Благодарю вас.

На завтра ничего из ряда вон выходящего не случилось. Никто не мешал клинике заниматься своим делом.

Никакой резолюции прислано не было.

Профессор, как всегда, после короткого сбора в ординаторской, поднимающего тонус врачей, и обхода, поднимающего тонус больных, быстрым тяжелым шагом протопал в перевязочную. Из перевязочной его вызвали в приемный покой, куда — «с богатой свадьбы, ох, помираю!.. мово крестника…» — доставили крестного отца с заворотом кишок, и, не теряя ни секунды, до выяснения паспортных данных, Коржин распорядился: