Энна Аленник - Напоминание

Это был тридцатилетний мужчина. Он лежал в отдельной палате. Невыносимое удушье то гасило сознание, то, прорываясь болью, его возвращало, казалось, в предсмертный, последний раз. Стонать он уже не мог.

С прерывистым свистящим звуком он пытался глотнуть воздух… и умолкал.

Солидный хирург тонко и точно определил поддиафрагмальный абсцесс в тяжелой стадии. Купол диафрагмы был уже растянут и приподнят. Мышца диафрагмы почти не сокращалась, все больше и больше лишая возможности чередования вдоха и выдоха.

Оперировать такого больного и не задеть соседние полости, когда они в предельной тесноте с абсцессом, то есть с гнойной сумкой, готовой прорваться, — было удачей невероятной. А кончина больного на столе была более чем вероятна. Вот почему, поразмыслив, солидный хирург оперативное вмешательство отверг. Но Алексею Платоновичу поторопился больного показать.

Он не отрывал глаз от лица Коржина, когда тот осматривал больного, считал пульс, когда спросил:

— Хороший мой, вы меня слышите?

Больной чуть поднял веки и опустил, давая понять, что слышит, но ему уже все на этом свете невмоготу, и слышать — тоже.

— Поможем вам, сейчас! — сказал Коржин и быстро вышел из палаты, жестом потребовав, чтобы сопровождающие его поторопились за ним.

— Сейчас же на стол, — прошипел он. И тут же, в нескольких шагах от двери, отобрал в ассистенты солидного хирурга и Бобренка.

Обход был прерван. Больного повезли готовить к операции.

Когда Коржин с помощниками, облачась в стерильное, все закрыв стерильным, кроме глаз, подошли к столу, стало тихо. Тишина наступила как непременное действие: в ней была предельная строгая собранность, готовность к движению, малейшая неточность которого гибельна. На этот раз — готовность предотвратить смерть, не ту, что грозит в будущем, а ту смерть, что уже рядом, уже одолевает лежащего на столе.

Перед заглядывающими в операционную закрылась дверь. Операция началась.

Через семнадцать минут дверь отворилась. Вышел Коржин с мокрым лбом и тяжелым шагом проследовал в умывальную, на ходу снимая очки.

Минут через десять после него вышел Бобренок.

У него был вид перенесшего потрясение.

— Каталку, — сказал он санитару, дал дорогу вкатить ее в операционную, да так и остался стоять у стены.

Чей-то голос в коридоре объявил:

— Кончают. Алексей Платонович размывается, и Коля вышел.

К Бобренку подходили не занятые на операции коллеги.

— Ну, что?..

— Ну-у, говори!

Он стоял, пытаясь что-то понять, что-то себе объяснить.

Его ровесник и однокашник Грабушок, быстроглазый, похожий на клинок в мягкокожих ножнах, спросил:

— Летальный?

Бобренок стоял и думал. У него была способность углубленно думать при всех.

— Вот чертов молчун. Николай! Тебя спрашивают, летальный?

Бобренок сжал руку в кулак:

— Это гнойная сумка. Притиснута к плевре вот так, сию секунду прорвется. Я стоял голова к голове — и не успел, не уловил, как он отделил от плевры. Не работа была… Озноб до сих пор… от чуда.

— Так это ж Коржин! — гордо сказал Грабушок. — Другого я от него и не ждал.

Никто ему не напомнил, что он только что спросил — «летальный?». Не до того было. Переживали чудо. Ведь к нему не привыкнешь, даже к десятому, даже к сотому. Ибо чудо никогда не повторяется, оно всякий раз новое.

Сестра, измученная уходом за бывшим смертником, никак не могла поверить:

— Неужели живой будет?

— Будет, — ответил за Бобренка ординатор, прозванный Неординарным. Он вышел вслед за каталкой с прооперированным.

За ним, последним, вышел хирург солидного вида, солидных знаний, бледный и замкнутый.

Послышался голос Коржипа:

— Продолжаем обход.

Он поглядел на увозимого в палату как-то озаренно, бодро и подошел к хирургам. Эта операция, предельно осторожная, точная, предельно скорая даже для него, отбирающая массу сил, казалось, прибавила ему силы или бодрости, хотя он осунулся и, похоже, что в весе убавился. Но медленнее работать было нельзя: каждая минута на столе могла стать для больного последней.

Подойдя к помощникам, Алексей Платонович поднял голову, со своего невысокого роста посмотрел в глаза высокому солидному хирургу, потом Бобренку и сказал:

— Прежде чем продолжить обход, я хочу поблагодарить вас. Вы прекрасно, догадливо, точно ассистировали.

— Какое там догадливо, — не согласился Бобренок. — Я же не успел уловить, как вы начали проход у плевры.

— Зато все остальное улавливали моментально.