Евгения Дебрянская - Нежная агрессия паутины

На палубе ни души.

— Спят что ли? — для приличия забеспокоилась бабка. На самом деле, ей не терпелось услышать предсмертный ор, хлесткую матерщину, Люськин крик о помощи, скорую и звонкую пьянку напоследок…

Два безжалостных плавника вынырнули из глубины.

— Акулы! — вцепившись в палку, завопила бабка, но в грохоте не услышала собственного голоса.

Красив и жесток танец двух сестер; по слухам, только самки охотятся за человечиной.

— Эй, девки, — закричала она акулам, — кончайте с ними скорее!

Хищницы особо не торопились. Не замечая легкой добычи, снова и снова наступали друг на друга, но в опасной близости непременно расходились.

— Ну давайте же, давайте, — торопила события бабка.

Ураганный вихрь долетел до окна…

Ангелина Васильевна огляделась: шхуна качалась; на палубе, голый по пояс, стоял капитан. В глубоком синем свете молнии напряглись скулы.

— Несчастен обреченный жить среди людей, — именно так, неожиданно высокопарно, она определила капитана, отъехала от окна и пошла колесить наезженным маршрутом…

Из соседней комнаты донесся всхлип либо стон.

— Лизка с Колькой возятся! — плюнула бабка, — что толку вскрывать порожние бутылки?! Наперед известное ничто…

Лиза, услышав шорох, вылетела в коридор: растрепанная, голая, красивая. Секунду смотрела на бабку.

— Ты что, старая вонючка, делаешь здесь?

Бабка остановилась.

— Ух, ты! — прошамкала она, потянувшись к напряженному Лизиному соску. Та резко увернулась.

— Колька-то живой еще? Или подох?

— Живой, спать катись! — ломким басом отозвался Коля.

— Жаль, — бабка изучала Лизу, размышляя, посвятить ли ее в тайну, но вместо этого усмехнулась.

— Чего сосешь-то его? Давно уж высосала. Дура!

— Что? — заорала Лиза, — на себя посмотри?

— И что? Не чета тебе, и Люське не чета… ну, с той еще придется свидеться…

— Вот что, бабуля, — вспыхнула Лиза, — живешь на всем готовеньком, так помалкивай.

— Что такое особенное готовите, чтоб я молчала?

— Вернется мама, и все пойдет по-старому, — неуверенно начала Лиза, но бабка не дала договорить.

— Ты, видать, и впрямь со своим братцем с ума сбрендила; вернется… оттуда не возвращаются, а если иные и приходят, так не приведи Господи. Вот отсюда и пляши.

И поехала на кухню.

До утра Ангелине Васильевне не спалось: сначала нежный зверек жался у нее под грудью; пообвыкшись, нюхал подмышки; играл в прятки с собственным хвостом и терся шерсткой о живот, а потом, божье дитя, устроился на коленях спать. Боясь шелохнуться, бабка так и просидела, считая частые удары удивленного сердца.

На рассвете подул юго-западный ветер…

— Неделю назад, едва начав, оборвала рассказ, побледнела и задрожала. Я ввел успокоительное. Сонливость продолжалась недолго. Ее подбросила дикой силы лихорадка: Люся подскакивала мячиком на узкой кровати, опять лекарство, огромной дозы хватало на час. Необъяснимая и непроницаемая немота; синева, ползущая от висков к губам; я испугался внезапной и драматической развязки, тем более что не усматривал причины… идем, ничего хорошего, — Натан Моисеевич дернул Лизу за рукав, и они поспешили в палату.

Можно лишь гадать, где все это время находилась Люся.

— Юго-западный, закричали на палубе. Спасены!!! — чужое присутствие, Люся замолчала.

Черная зловещая комната.

При виде матери Лиза содрогнулась. Кожа и кости. Лицо фанатички. Ни намека, ни слова о нас, будто не существуем.

Мать всегда отличалась легкомыслием. Постоянная нехватка денег, недавний уход отца, развал в доме, откровенная враждебность бабки, — все нипочем, словно песок между пальцев. Лиза считала мать неудачницей — мать не сумела использовать дикую необузданную красоту, присущую всем женщинам в их роду — потому рано и поблекла. Бабка, улыбаясь, поглядывала на дочь — ну и ну, два года, как пятьдесят стукнуло, всего-то! Куда все подевалось?

Лиза никогда не замечала в матери чрезмерной мечтательности, поэтому материнские загадки, в которые старался проникнуть доктор, застали ее врасплох. — Никакого сходства с реальной жизнью. Откуда? В жизни ни одной книги не прочитала…

В последнее время мать частенько выпивала, но как-то тихо и неприметно. Помешательство на ровном месте — иначе и не придумаешь.

— Опять они…, - встревожено, в никуда обратилась мать.

— Заговорила, наконец-то, наконец-то, — обрадовался Натан Моисеевич и кинулся к постели, еще не веря, что кризис миновал.