Юрий Сбитнев - Эхо

Но ладонь мою, все еще сжатую в кулак, прожигало холодом, и я, разжав ее, обнаружил в ней необтаявшую льдинку.

– Видишь, видишь, – говорил Ганалчи и качал головою. – Зачем скрывал? Правда надо. Думать будем. Нельзя молчать. Спать будешь… Здоровый будешь. На Кимчу побежим. (Кимчу – река в районе «падения» Тунгусского метеорита.)

Он устроил меня подле костра в чуме, где обыкновенно была его постель. Подоткнул под спину два жестких меховых мешка, набитых чем-то тяжелым, – я ни разу не видел их в нашей поклаже; ноги прикрыл небольшим ковриком, собранным из прямоугольников меха разных таежных животных. Тут был мех росомахи, соболя, колонка, сагжоя, горностая, сохатого и медведя, зайца и лисы, и еще, и еще чей-то мех, чей, я уже и не разобрал.

Ганалчи заставил меня считать эти меховые квадратики, начиная с длинного края к центру, как бы поднимаясь (коврик накрывал мои ноги от ступней до бедер во всю длину), а потом как бы опускаясь к его левой стороне, от центра к краю. Мне было предложено, просчитав обе половины, сложить их между собой, приплюсовать к ним три центральных квадрата, два из медвежьей шкуры и один из лосиной, запомнить и продолжить свой счет от нижнего короткого края коврика к верхнему, не останавливаясь на центральной части, но продолжая счет.

Это довольно простое задание оказалось для меня не таким простым. Просчитав несколько рядов и уже приближаясь к центру, я вдруг сбивался со счета, и приходилось начинать все сначала.

Это раздражало, и я решил бросить пустое занятие, когда отчетливо услышал строгое: «Считай, парень, считай!» – такого голоса Ганалчи я еще не слышал. Старика и не было в чуме. А голос был, и, повинуясь ему, я продолжил счет, сосредоточиваясь на том, чтобы только не сбиться.

Пришел Ганалчи. Поднял огонь в очаге, подбросив в него траву, поставил на очаг воду. Объяснил: будет лечить меня.

Счет, как я понял, тоже входил в это лечение.

– Считай, парень, считай, – снова сказал.

Я считал, преодолев пока первую половину счета. Начал вторую – от центра к краю. Но сбивался, и начинал сызнова, и снова сбивался. Отчаивался, желая бросить это занятие. Но тут же ясно слышал:

– Считай, парень, считай!

И я считал. В чуме запахло весною. И как тогда, в начале нашего с Ганалчи пути, увидел я, как красное солнышко маленьким бубном катилось впереди, стрекотали птицы, сладко и бражно пахли черемухи… смолы… и я увидел Землю Угу…

Что произошло 30 июня 1908 года в семь часов семнадцать минут утра в междуречье Макикты, Хушмы и Кимчу над Великой котловиной?…

Село Мога на Нижней Тунгуске в трехстах километрах от происшедшего…

– Я ту пору вот как хорошо помню – девятнадцатый годок мне шел. Встал раненько. Ночи-то белые. Ясно, чисто. Сбегал, однако, на озерушку, у меня там сетешки стояли. Рыбы страсть сколь набилось. Два потакуя со мной было, оба битом наклал. До трех раз туда-сюда с ними бегал. Нарадовался. Рыба все хорошая – взрослая. Сколько потом время было, не знаю. Часов у нас не было. Солнце по небу, как яичко лупленое, катилось. Жарко стало.

…Жар шел как бы от самой земли. Стояли вёдра, и только-только управились с покосами. Трава уродилась в том году сытая, богатое получилось сено. С вечера отец наказал Степану снова отбить косы, собирались и еще покоситься в тайге за огородами в верховьях трех ручьев…

– Изба наша, как и нынче, тут и была, – на горушке. Ее опосля только перетряхнули, а то так и стоит, как стояла. Хорошего лесу изба. Какие плотника? Сами рубили. Папаша, я и братья… Папаша умел и нас научил. Я и счас умею.

Я косы отбивал. Домашние кто чем занимался. Мамаша рыбу чистила… Конечно, все работали.

Я стучу, косу отбиваю, навроде стук не мой. Замер. И слышу, грохотня пошла. Небо чистое-чистое – ни облачка, ни тучки. Самолетов-вертолетов, конечно, и в помине не было, это уж потом пообыклися. А грохотня случилась. На грозу навроде не похоже. Никак не похоже. Откуда, дескать, грохотня? А она пуще, пуще, вот так и катит…

Стоп…

По-прежнему ясно светило солнце. Сладко пахли скошенные пойменные луга. Вдоль реки стояли не сметанные еще в зароды копны, и небо было чистым и ясным. Но грохотало где-то совсем вроде бы рядом, словно бы гром этот жил сам по себе, не трогая землю, но сотрясая небо над головою по всему окоему…

– Стоп, думаю, а не конец ли свету? В тот год людишки поговаривали, что конец свету, дескать, предвидится. Из тайги это шло. Тунгусы прибегали, говорили: «Светопреставление!» Они по всей тайге зашевелилися. Много их к нам в села выходило. С верховьев Подкаменной стада отгоняли к нам на Нижнюю и дале, к Лене-реке. Одежу хорошую на себя надевали. И наш народ с них скопировался, из сундуков что получше и красивше на себя пялить. Женщины, конечно…