Юрий Сбитнев - Эхо

Хорошо в нартах. И этот вот мороз (Ганалчи говорит, больше сорока, а под зорю и к пятидесяти выдавливает) теперь и не мороз вовсе, бодрит и радует. Недосягаемо близкий купол надо мною совершает медленное движение, и, если чуть-чуть подняться на локтях, понимаешь, что к нему правит оленей Ганалчи.

И я думаю об этой Земле Дулю, о Земле Хэргу и Угу. И слова сами собой прорастают и светятся, как эти нескончаемые звезды, и льется молочко из Большого ковша. Как хорошо на языке Ганалчи называется этот свет, эта сфера, неизмеримый простор мирозданий – эллюн. И Север нашептывает мне тихое:

– В пространстве – эллюн – заключаются Земли: Хэргу, Дулю и Угу.

Хэргу под нами, и ниже, и ниже, и ниже… Дулю – это плот, уносимый рекою, и солнце, и звезды, и мы… Угу – над нами, и выше, и выше, и выше…

– А дальше?

– А дальше три бога – хавоки – вершат всем на Хэргу, Дулю и Угу.

Хавоки Хэргу держит души умерших. Хавоки Дулю держит души живущих. Хавоки Угу… О нем ничего неизвестно. Хавоки Угу – это все, что постичь невозможно, и лишь мыслью к нему прикоснуться, но словом его обозначить нельзя…

О хавоки Угу эвенки молчат. Ганалчи о нем тоже ничего не говорит. Да и других богов нельзя поминать всуе. Поэтому в быту, подразумевая того или иного, говорят – амака.

Медведя называют тоже амакой или амиканом – дедушкой. Если очень точно перевести эти слова на русский язык, то будет означать и «амака» и «амикан» – предок. Отсюда и произошло некое бытующее поныне мнение, будто в разговорах эвенки утверждают, что произошли они от медведя. Но медведь на эвенкийском обозначен словом «куты». Тут явное недоразумение, поскольку, утверждая, что происходит он от амаки (амикана), эвенк имеет в виду своих предков.

– Я происхожу от предков.

Но звери, и птицы, и рыба, по утверждению эвенков, все они – древние их предки. Самый могущественный из них в тайге и тундрах, конечно, медведь. Отсюда и почтительное к нему отношение – предок.

Как-то я спросил у Ганалчи:

– Ганалчи, скажи, почему разные люди эвенки по-разному переводили мне слово «чолдон»?

Он внимательно слушал меня, по обыкновению своему, мягко улыбаясь.

Если я хочу вспомнить его лицо, то вижу сначала эту улыбку. Вовсе не означающую снисходительность старшего к младшему или, наоборот, зависимость и незащищенность. Улыбка – отношение к миру, в котором он, Ганалчи, – начало Доброго.

Я продолжал:

– Одни говорят: чолдон – Венера, другие – Марс.

Откровенно сказать, я считал, что происходит это от незнания звездного неба. Об этом и сказал тогда Ганалчи. Он покачал головою.

– Эвенк знает небо. Оки были вместе под покрывалом ночи, как муж и жена. Но их застало солнце и разлучило… Не знаю, что помешало мне подробнее расспросить старика о Марсе с Венерой, но записал я тогда в тетрадь только это: «Ганалчи говорит, что Марс с Венерой (разумеется, планеты) были муж и жена». Скорее всего, увлекло тогда другое.

«Чолдон» в нашем языке – «сибиряк». Это в недалеком прошлом и нынче шутейно. А раньше чолдон – инородец, туземец, тунгус. Что же выходит? Кто-то называл себя чолдонами, то есть людьми утренней звезды, или просто-напросто марсианами. Увлекло меня это так, что и не расспросил Ганалчи о такой необычной супружеской паре: Марсе и Венере.

Древние греки в мифах о богах своих отдавали этой любви должное. Около трехсотого года уже нашей эры, во время императора Диоклетиана, Репосиан сложил в стихах: «Любовь Марса и Венеры».

Ни один из тех, кто говорил мне о Марсе и Венере, и Ганалчи тоже, ни читать, ни писать по-русски не умели, не знали они и своей грамоты, кроме той, о которой следует рассказать. Однако именно от них узнал я о той неземной любви.

Марс и Венера остались неразлучимы в языке маленького народа, а может быть, даже не народа, а крохотного родового сообщества, и миф тот древний как бы нашел в этом свое реальное подтверждение.

А небо все плыло и плыло надо мной, и скользили, летели к нему наши упряжки. Я улыбался, вспомнив нерадивого клеврета Марса – Алектриона. Это он должен был известить своего владыку о восстании зари, но не известил, проспал, вероятно. И Солнце застигло Марса с Венерою. Древние никогда не прощали нерадивости, и Алектрион был превращен в петуха. Трижды кричит он, предупреждая приход зари.

А есть ли на нашем звездном небе нерадивый клеврет Марса? Тихо плывут над лицом моим созвездия, струится, мерцает, исходит странный этот свет. Мало что знаю я об этих звездах. И двух десятков созвездий не назову. А Ганалчи знает.