Маша Трауб - Всегда кто-то платит

Узнавал ли он тогда маму? Она точно не могла сказать. Ей казалось, что да – узнавал. Во всяком случае, он не просился домой, в другой «дом». То есть он отличал больницу от дома. И вроде бы на маму хорошо реагировал. Только стал раздражительным и капризным. Если он злился, то у него стекленели глаза. Мама минут тридцать мне рассказывала, как испугалась, когда увидела его взгляд.

– У него даже зрачки пропали, – плакала она, – пустые глаза. Будто он уже мертвый. Смотрит на меня, а не видит. Мне кажется, он в тот момент вообще ничего не соображал. Я боялась, что он меня убьет. Он меня не слышал вообще. Только смотрел и молчал.

Но в остальном Анатолий Петрович явно шел на поправку. Просто удивительно. Он строил планы на лето – очень хотел поехать в санаторий, непременно с бассейном. Куда-нибудь в Подмосковье. Он любил Подмосковье. Мама соглашалась. На всякий случай. Анатолий Петрович говорил, что надо поменять машину, взять дополнительные смены на работе. Он спрашивал, что мама хочет получить в подарок на день рождения. Мама сказала, что ничего не хочет, только спокойствия. И он обиделся. В общем, жили, как все живут.

– Я не знаю, как себя вести. Радоваться или нет? Как ты думаешь, это долго протянется? – спросила мама вместо «здрасте».

– Что опять случилось?

– Ничего. Понимаешь? В том-то и дело, что ничего. Все спокойно.

– Ну и радуйся. Ты же этого хотела.

– Да, но меня пугает это состояние. Я боюсь, что… произойдет что-то страшное.

– Но пока же не произошло.

– Да, но я тревожусь.

– Ты всю жизнь ощущаешь беспокойство, только не по моему поводу.

– Пожалуйста, не начинай. Я правда все время жду чего-то плохого. Срыва. Окончательного.

– Ты же сама говорила, что ему лучше, что он вроде бы как прежде.

– Да, все так. Даже лучше, чем было. Почти хорошо.

– Что ты от меня хочешь? Каких слов ждешь?

– Не знаю, никаких…

То, чего так боялась мама, случилось. Она потом говорила, что накаркала беду, призвала своими мыслями. Надо было думать о хорошем, а она ждала беды. И дождалась.

Вдруг Анатолий Петрович засобирался на рыбалку. Была зима. Стояли морозы. Было так холодно, что мама даже не пыталась открыть окно. Хорошо, что батареи в доме, старые, огромные, шпарили на полную катушку. Но даже мама накидывала на плечи шаль. Она перестала запирать дверь в свою комнату и иногда смотрела по вечерам с мужем телевизор.

– Я не виновата! – кричала мне мама в трубку. – Ты хотя бы можешь меня понять и поверить? Я не виновата!

Анатолий Петрович объявил жене, что собирается с мужиками на рыбалку. Зимнюю.

– Ты же не любишь холод, – удивилась мама.

– Я поеду на рыбалку.

Она обрадовалась. Муж хотел провести время с друзьями. Его не будет три дня. Правда, ни разу за все время мама не слышала, чтобы ее Толяша рассказывал про рыбалку и уж тем более уезжал рыбачить. Но она решила, что его желание – еще один шаг к выздоровлению. К чуду, которое все же произошло.

Следующую неделю ее муж собирал вещи – какие-то штаны принес из гаража, ватник. Покупал водку. Мама должна была нарезать бутерброды, сварить какао.

– Может, кофе? Или чай?

– Какао.

В последнее время Анатолий Петрович требовал какао. То ли в больнице пристрастился, то ли тоже из детства вкусовое ощущение всплыло. Каждое утро ему было нужно горячее какао. Мама варила, но у нее плохо получалось. То несладко, то слишком сладко, то много молока, то мало. Мне мама никогда не варила какао, так что ей пришлось осваивать новый рецепт. Анатолий Петрович все равно был недоволен. Но пил. Мама совершенствовалась. Запах какао она ненавидела так, как я ненавидела шум кофемолки, а она – звук бритвы. Но вставала в семь утра и в маленькой кастрюльке, чуть не плача, варила какао. В магазине, выбирая на полке сразу несколько пачек какао-порошка, она вдруг услышала:

– Зачем вы мучаетесь? Купите готовое. Вон, в том отделе. Молоком залили, и все.

К ней обращалась женщина приблизительно ее возраста. Очень доброжелательная.

– Я тоже не могу варить. Не получается. А готовое внуки с удовольствием пьют. Вы же внукам? Дети такие избалованные стали! – продолжала женщина.

Мама кивнула и взяла пачку с растворимым какао для детей. Она была уверена, что Анатолий Петрович выплюнет ей это порошковое месиво прямо в лицо. Но ему понравилось. Он даже попросил еще. И мама тайком теперь покупала какао, ставила на дальнюю полку, чтобы он не заметил, и просто заливала порошок водой.

Когда она мне рассказывала про это какао – как счастье всей своей жизни, – я только могла удивляться. Мне она никогда не пыталась угодить. Никогда в жизни она не приготовила мне то, что я любила или хотя бы считалось, что люблю. Наша соседка Эльвира однажды приготовила мне нехитрый полдник. Мама попросила забрать меня из садика – задерживалась на работе. Эльвира макнула кусок хлеба в воду с сахаром и поджарила. Я съела полбатона. Эльвира жарила эти гренки, удивляясь, что в меня «столько влезает». Мама жарила другие гренки – в яйце. Но ей не хватало терпения. Гренки внутри всегда оставались мокрыми. К тому же они оказывались или пересоленными или недосоленными. Я не могла заставить себя проглотить хотя бы кусок. Но мама не спросила у Эльвиры рецепт, хотя та сообщила, что я не голодная и так ела, что просто загляденье. Мама не собиралась готовить для меня. А для Анатолия Петровича она готовила. Да, он был болен, нуждался в заботе. Но я же была маленькая. И кто важнее? Больной муж или маленький ребенок?