Вениамин Смехов - В один прекрасный день...

И Афанасий, натура чистая, под прессом этого факта буквально потерялся. Но время шло. Стекались обстоятельства. Афанасий, оглушенный последними известиями, разучивался делать все, что умел. Разучился грузить. Разучился грустить. Разучился ходить на бульвары в некотором часу… Под угрозой находились и его скромность, и его достаток, и прочая вещь.

А жители, воодушевленные волшебными перспективами, дружно сбросились по рублю и соорудили ему на жизнь специальную избушку, приподнятую сваями от земли на 40 см. Побросали под низ пшена, нагнали под домик кур, и все вышло по инструкции. Люди скажут: «На курьих ножках».

Увидел себя Афанасий в эдаких обстоятельствах: и что мебель отныне у него дубовая, резная, и что стены в картинах васнецовских потонули, и что в стеклянном шкафу экспонаты какие красуются (лягушка-царевна, скатерть-самобранка, чижик-пыжик, перо жар-птицы, муха-цокотуха и прочая вещь)… Увидел себя посреди такого дела, застонал Афанасий для порядка, а дальше, подмигнув себе в резное зеркало, душевно похлопал левой рукою по правому своему плечу. «Не робей, мол, дорогой мой Я! Люди не будут за такие деньги ошибаться. А уж специальные специалисты и подавно! И стало быть, яснее ясного, что ты, мой миленький Я, вот ты и есть волшебник, и это факт».

А за резным окном уже первые ходоки ждали своего приемного часа. Дождались. Постучались. Чуткий к инструкциям, молвил Афанасий Грыб:

– Дерните за веревочку! – Ходоки дернули. Дверца и отворилась. Афанасий, пробуя себя на интонацию, заговорил низким голосом: – А что у вас, баушка?

– У сына мово имянины, у сына мово. Костюмчик бы ему надобно, костюмчик, – зачастила старуха, стоя у самой резной двери. – Новый бы костюмчик, а все магазины обежали, обсмотрели, фу-ты, сынок-то одни нехорошие слова творит и мерить совсем не меряет. Это, говорит, не человеку на радость одежда, а одним тунеядцам в наказание. Не поможете ли, я говорю, достать, я заплачу да приплачу, не поможете? Помогите, а? – и старушка всхлипнула.

– Так. Деньги на костюм при вас? – начал Грыб.

– При нас, – ответила охотно ходокша

– Прописка есть в паспорте?

– Есть.

– А чего нету?

– Блату! – жалобно поделилась старая мать.

– Этого ничего не надо. Надо только по-честному, только так! – провозгласил по инструкции волшебник. Потом закрыл глаза, на всякий случай хлопнул в ладоши. Потом позвонил в исполком, специальному связному, и опять хлопнул в ладоши. А старушка заплакала. Через пять минут костюм был ей ниспослан. Красоты, причем сказать, неописуемой. И пошли тут, конечно, радостные слухи о волшебных делах…

А в избушку уже заглядывал шестой ходок. На него Афанасий испробовал высокий голос:

– А что у вас?

– Зуб болит, так? Рвать его, так? А очередь мне на четверг, так? Хоть помирай, так? Зуб болит, так? Рвать его, так?

– Много говоришь, – осадил его волшебник.

– Когда говорю, так, тише болит, так? Спасите меня, а?

Афанасий закрыл глаза, набрал номер. Хлопнул в ладоши. Через пять минут больной сидел в кресле у лучшего доктора лучшей клиники. После этого ему стало, конечно, лучше, и он понес славу о волшебнике вперед и выше. А время шло. Апельсиновое солнце плюхнулось в малиновое варенье заката. Приемные часы истекли кровью с молоком. Глянул Грыб на вкусный закат, задернул занавеску, съел из резного блюда волшебного салату и лег спать с инструкцией в руке. Сладко было у него на душе. Через некоторое время показалось, будто даже слишком сладко. Тогда встал Грыб водички испить из резного ковша, а его кто-то – бац! – и за стол усадил. Глянул Грыб – свеча горит. За столом народ сидит. В белых перчатках нейлоновых. В запахах одеколоновых. Самый красивый (и при этом как бы даже несколько безобразный) озабоченно грянул:

– На большом крыльце сидели: Царь (он показал на себя), Царевич (на соседа в очках), Король (на другого соседа), Королевич, сапожник, портной… – Тут Царь наткнулся взглядом на Грыба: – А ты кто такой?

– Волшебник, – ласково ответил Афанасий и зевнул, но до конца зевка не сотворил. Тот, кого называли сапожником, снял с себя сапог и с размаху ударил Афанасия по голове. Боли он не почувствовал, только горькую обиду.

– Кто ты такой? – повторил Царь.

– Волшебник, – потянулся было за инструкцией Грыб. Сапожник вынул резной молоток и с размаху рубанул ему по голове же. Он снова почувствовал обиду.

– Кто ты такой? – спросил теперь уже Царевич в очках. Надо же, еще очки надел.

Афанасий растерянно хлопнул в ладоши и поискал глазами телефон. А там, оказывается, сидела мышка-норушка и все время что-то подсказывала Афанасию. Тут он услышал…