Жоржи Амаду - Бескрайние земли

Нет, самое правильное это уехать, отправиться далеко, туда, где ничто не напоминало бы ему об Ильеусе, о какао, об убийствах. Туда, где ничто не напоминало бы ему этот вечер в доме Эстер, в кабинете полковника, когда Виржилио согласился вызвать жагунсо. Почему он это сделал? Не потому ли, что связал себя бесповоротно с этой землей, а желание увезти Эстер далеко отсюда превратилось в мечту, осуществление которой все время откладывалось? Он связал себя с этой землей и надеялся, что ему тоже удастся обзавестись плантацией какао, надеялся в глубине души, что Орасио погибнет в борьбе за Секейро-Гранде и он сможет жениться на Эстер.

Только теперь он отдал себе отчет в том, что такое желание всегда таилось у него в сердце, что каждый день он ждал известия о смерти полковника, сраженного пулей жагунсо Бадаро… В то время как он подыскивал себе службу в Рио и размышлял, как бы заработать побольше денег на дорогу, в то время как он подбирал новые доводы для отсрочки бегства с Эстер, он на самом деле ждал того, что считал неизбежным: Бадаро пошлют убить Орасио — и, таким образом, проблема будет разрешена.

Временами он задумывался над этим, но затем старался позабыть. Он хотел, чтобы Эстер, если Орасио убьют, договорилась с Бадаро о разделе Секейро-Гранде и о прекращении борьбы. Обманывая себя самого, он старался внушить себе, что он как адвокат семьи не может не учитывать такой исход событий. Но сейчас, в постели, смотря на слезы дождя, скользящие по окну, он признался себе, что все эти месяцы только и ждал известия о смерти Орасио, выстреле в грудь, бегстве жагунсо…

Ему ничего больше не остается, кроме этой надежды. Теперь он уже не может больше бежать с этой земли, теперь он связан с ней насмерть, связан убийством, связан Жукой Бадаро, которого он приказал убить… Теперь надо — днем раньше, днем позже — ждать, что придет очередь выстрела в Орасио, очередь его похорон. И тогда он получит Эстер, завладеет ее богатством, а также Секейро-Гранде. Он будет богат и уважаем, станет политическим лидером, депутатом, сенатором, кем угодно. О нем будут злословить на улицах Ильеуса, но с ним будут угодливо здороваться, низко кланяться ему. Да, иного выхода у него не было… Какой смысл бежать, уезжать отсюда, начинать жизнь сначала? Куда бы он ни уехал, его всюду будет сопровождать видение Жуки Бадаро; вот он падает с лошади, зажимая рану рукой, — это видение представлялось Виржилио отраженным в оконном стекле, по которому бежит вода. Он видел его своими сухими без слез глазами и думал, что так же сухо его сердце, на которое отбросило свою мрачную тень какао.

Нет смысла думать о бегстве, теперь его ноги увязли в клейком соке этой земли, клейком соке какао и клейкой крови. Никогда больше ему и не мечтать об иной жизни. Теперь он стал таким же, как и все тамошние жители, совсем таким же. «Нельзя больше мечтать, Эстер», — думает он.

Глаза его сухи, руки дрожат, сердце преисполнено страдания. Эстер крепко спит в эту холодную дождливую ночь. В этот вечер, в четверг, на дороге в Феррадас человек выстрелом сбил Жуку Бадаро с лошади. Виржилио обнимает женщину. Эстер, полусонная, улыбается:

— Не сейчас, милый…

И тоска нарастает. Виржилио торопливо одевается. Он чувствует потребность побыть под дождем, чтобы ливень охладил его пылающую голову, смыл кровь с его рук, обмыл его загрязненное сердце. Он забывает, что должен спуститься на цыпочках, чтобы не разбудить служанок. И через двор выходит на железнодорожное полотно, срывает с себя шляпу, давая каплям дождя катиться по лицу, как будто это слезы, хотя он и не плакал.

Однако не было причин ни для тоски Виржилио, ни для радости, которую Жессе рассчитывал увидеть на лице Орасио, остановившегося переночевать у него в Табокасе. Полковник с того времени, как начались стычки из-за Секейро-Гранде, перестал ездить ночью по дорогам, даже если его сопровождали жагунсо. В Табокасе его задержали кое-какие дела, и он остался, с тем чтобы выехать на следующее утро. А сейчас в конце дня развлекался, сидя в кабинете Жессе, который принимал больных. И так как все они были его знакомыми и избирателями, Орасио не терял даром времени. Для каждого у него находилось доброе слово. Он расспрашивал их о жизни, о семьях. Когда хотел, он умел быть любезным. А в этот день он чувствовал себя очень хорошо: ему было весело, и эта веселость возрастала по мере наступления вечера. Из окна врачебного кабинета он видел Жуку Бадаро в сапогах со шпорами, разгуливавшего по улицам Табокаса, вот он выходит из лавки скобяных товаров Азеведо. Орасио с удовлетворением улыбнулся, задержал взгляд на фигуре врага, который, по-видимому, нервничал.