Ласло Блашкович - Ожерелье Мадонны. По следам реальных событий

Похоже, я никогда не был молодым. Практически, у меня и нет воспоминаний юности. У меня не было никого, мне все время кажется, что Златица была просто химерой. Я нигде не бывал, и не был типичным представителем своего поколения. Я испуганно вглядывался в чужую жизнь. Словом, я был обыкновенным подростком.

Неужели подошло время составить список действующих лиц?

Это значит, следует включить еще нескольких подростков (с этой целью можно использовать настоящие имена соучеников), а также, по списку, спящий «на длинные дистанции», пьяница, женщина на грани нервного срыва, директор школы, учительница физкультуры и первой помощи, бывшие дети, пионерский отряд. Майка (как у Джонни Роттена), на которой написано: Ненавижу!

Итак, обычная конура. (Для этой сцены отлично подойдет тюремная библиотека, полная проволочных пауков.) На стене большой постер с изображением Брюса Ли с раздутыми, несколько вывернутыми ноздрями, щеки и голая грудь исцарапаны тигриными когтями.

Верим(с этого момента я — он, несмотря на страх, пусть тебя не смущает форма третьего лица единственного числа): Я уверен, Брюс Ли вернется.

Встает с койки, включает радио, играет тихая, крайне серьезная музыка, которую сменяет едва слышное сообщение.

Диктор(за сценой): В состоянии здоровья президента Республики Йосипа Броза Тито по сравнению со вчерашним днем существенных изменений не наступило. Продолжается интенсивное лечение, говорится в сообщении Консилиума врачей.

Верим полуобнажен, он глубоко дышит, потом начинает импровизированную схватку с воображаемым противником, подражая своему киноидолу кунг-фу. Строит характерные гримасы, в стойке, напоминающей движения богомолки, издает воинственные выдохи, похожие на мяуканье.

Верим: Не может быть, чтобы молодой, тренированный человек ушел ни с того, ни с сего. Вроде бы, у него заболела голова, он лег в постель и больше не проснулся… Убийство? Может быть, Брюс был слишком умным, чтобы умереть без причины… У него было шестое чувство. У маленького Дракона множество чувств…

Запыхавшись, останавливается. Утирает лицо.

Он должен был уйти, стало слишком горячо. Я верю, он где-то, переодетый буддистским монахом, совершенствует свое смертоносное искусство в перерывах между медитациями… Когда будет готов, вернется, чтобы окончательно рассчитаться со злом, которое пожирает этот мир…

Делает несколько приседаний, с трудом удерживая равновесие.

Мне тоже надо быть готовым, когда он появится, через десять лет, как обещано. Его могила пуста. Похоронили манекен. О, да… В воскресенье я на утреннем концерте в Народном. «Он на меня смотрел!», — вопят цыганята, которые иногда ко мне цепляются…

Прекращает упражнения.

И никто из этих смешных, обоссанных дурачков не знает, что я — наследник Брюса, и только я!

Стоит в ванной перед зеркалом, боксируя со своим запотевшим отражением.

Может, кому-то это покажется безумием, уф, но, говорю я вам, уф, есть у меня какое-то внутреннее чувство, ух, которое не может меня обмануть, уф…

Прекращает бой.

Меня зовут Верим Мехметай, и на первый взгляд может показаться, что я разговариваю сам с собой. Но я постоянно разговариваю с тем, кого здесь нет. Например, скажу слово, Брюс ответит, и так часами. Это ведь невозможно выдумать. Большое спасибо, я не такой умный… Это какая-то связь, телепатия, что ли…

Садится за кухонный стол, на котором среди прочего лежит первомайский номер «Политики» восьмидесятых годов, украшенный высохшими кругами, оставшимися от перевернутых кофейных чашек. Рассказывая, Верим разным политическим и другим личностям с газетных полос (Колишевски, лауреаты Первомайской премии, инж. Анте Маркович, Салих Шечербегович, Раде Константинович и т. д.) пририсовывает усики, прически в стиле афро, ленноновские очки, черные зубы.

Живу один. То есть, я живу с родителями, но в моем случае это означает, что я — один. Мама на каком-то бесконечном лечении, а папа работает по ночам, так что днем все время спит. Вон он. Только спина и пятки. Так было всегда.

Снимает одеяло со спящего.

Не люблю выделяться, и обычно меня никто и не замечает, будто мой папаша стекольщик, я уже привык. Ничего не помню, у меня нет воспоминаний, думаю только о будущем. Вот я такой… Я понял, о матери не говорят, что-то скрывают, но не знаю, что именно. Я особенно не расспрашиваю. Думаю, у человека найдутся занятия важнее, чем расспрашивать. Тренируюсь. Мое тело превратится в единый мускул, в невидимый удар, в боевой клич кья-а-а…