Томислав Османли - Двадцать первый - Книга фантазмов

И вот, наконец, наступило 1 января 2000 года, и, как Гордан и предполагал, все же испытывая при этом некоторое напряжение, а Майя, не беря в голову, знала точно, не произошло ровным счетом ничего: не отказали компьютерные системы ни в одном аэропорту мира, включая два, имеющиеся в Македонии, не случились сбои в работе банковских программ, не рухнули биржевые индексы, время не скакнуло ни вперед, ни назад. Все осталось таким, каким было, во всяком случае, так казалось. Катастрофа Y2K не состоялась.

В мире все шло так, как и раньше; только война, которая годами маячила сначала на далеких, а потом на все более близких просторах, той весной стала реальностью и в Македонии. Появились группы вооруженных людей в камуфляже с нашивками УЧК [3] УЧК — сокращенное албанское наименование Армии национального освобождения (АНО) — албанского вооруженного формирования, действовавшего в Республике Македония в 2001 году. Известна также как Македонская УЧК. Несмотря на сходство в названии с УЧК — Армией освобождения Косова — албанской террористической организацией, боровшейся за моноэтничность Косова и отделение его от Югославии, АНО была отдельной организацией. , которые стали шнырять по горам и создавать военные анклавы в селах, оставленных без сопротивления местным населением.

В стране началась частичная мобилизация…

Профессор Кавай не разделял всеобщего энтузиазма, которым были охвачены многие во время прежнего, к слову сказать, единственного, президента общей страны [4] Имеется в виду Иосип Броз Тито (1892–1980) — президент Югославии с 1953 по 1980 гг. . Скромному профессору Каваю, выступавшему за принцип Аристотеля — мера во всем, несмотря на уважение, которое он испытывал к Тито как к энергичной и способной политической личности, все более претила его склонность к украшательству себя отечественными, часто — по несколько раз одними и теми же, знаками отличия и наградами, что говорило о том, что он потерял меру, будучи во власти. Каваю было не по душе и проведение огромного количества все более массовых, парадных мероприятий, устраиваемых по всей стране в честь Тито как главы союзного государства и руководителя единственной партии. Это свидетельствовало о том, что меру потеряла и сама система. Тем не менее, Кавай любил эту большую страну, созданную как союз равноправных государств, где вместе, в мире и согласии, жили люди разных национальностей.

То было время, когда о своей принадлежности к этой стране люди заявляли с гордостью, а на ее граждан, особенно в социалистических странах, из которых люди не могли так легко выехать, смотрели с уважением, а кое-где и с настоящим восхищением и завистью. То были счастливые годы для Климента и Анастасии Кавай — процветания их семьи, как и движения к лучшей жизни сотен тысяч людей, таких, как они. То была пора его личной молодости, но и молодости времени, которое в его сознании запечатлелось как эпоха радости, когда на жизнь люди смотрели с улыбкой. «Только у того, у кого есть улыбка, есть человеческое лицо», — с искренним энтузиазмом говорил профессор Кавай своим студентам. По этой причине даже тогда, когда ему, сидевшему перед телевизором, портили настроение льстивые высказывания руководства университета в адрес президента Тито, многочисленные массовые мероприятия, устраиваемые в его честь, которые не выполняли никакой другой задачи, кроме как потешить его тщеславие, он, в память о тех счастливых временах, проявлял снисхождение к самовлюбленному старику, которому, и это становилось все более заметно, стали подкрашивать седеющие волосы.

И хотя Кавай чувствовал, что в нем росла тревога из-за событий, происходивших в последнее время, он, как и многие другие, похожие на него, снова и снова пытался найти для себя психологическую опору в прошлом, полном надежд и устремлений. Тогда их государство могло гордиться своими достижениями в экономике, успехами на международной арене, ролью в процессах и движениях нового формата. Тогда к ним часто приезжали с визитами иностранные лидеры, известные деятели культуры и искусства, которые открывали для себя их страну и начинали искренно любить ее, а страна от этого приобретала все более человечные черты, изменяясь к лучшему изо дня в день.

«Весь этот маскарад, — продолжал размышлять Кавай во время таких ночных разговоров с самим собой, когда он пытался установить природу бациллы, вызвавшей эпидемию трагической деградации на этих просторах всех человеческих ценностей, — в последний период существования прежнего государства имел целью скрыть депрессию и застой верхушки состарившихся политиков, которые, утратив физическую молодость и политическую мобильность, но ни в коем случае не желание сохранить власть, жили воспоминаниями о прежних взлетах и вели себя как эгоистичные старики, бюрократы, заинтересованные лишь в сохранении режима, а не в обновлении пораженной склерозом системы». Начало болезни автократического президента было для Кавая прологом к болезни и самой, единой и некогда счастливой, страны.