Александр Торин - Дурная компания

— С чего вы это взяли? — удивился я.

— Да дочка пишет, они живут в каком-то религиозном квартале. А мы остались совсем одни, друзья все умерли, есть нечего. Кроме детей, ничего в жизни не осталось, да тут еще соседи напились и на двери свастику нарисовали. Боже мой, была встреча ветеранов, пошли на кладбище, так там рядом старая могила была и по-еврейски написано, так ее всю разворотили. За что нам до такого дожить пришлось? Нам все равно умирать, так хоть рядом с детьми. Я так боюсь, не хочется никуда ехать, а что остается делать? Все из-за Горбачева, нельзя было людям свободу давать! — Она поджала губы и замолчала, медленно раскачиваясь. Старичок посмотрел на меня, на малыша как-то натянуто, через силу улыбнулся и отвел взгляд в сторону.

Объявили посадку, и неожиданно на входе в самолет возникла целая бригада таможенников. «Предъявите сумочки!» — пронзительно закричала толстая дама в мышиного цвета пиджаке, и несколько сытых ребят в серых костюмах принялись пропускать народ в самолет. Люди, прошедшие уже таможенный досмотр, совершенно такого не ожидали. Многочисленные семейные реликвии, серебряные ложечки, кольца, цепочки, разложенные по дамским сумочкам и сеткам, теперь из этих сумочек вытаскивались, сверялись с таможенной описью и при нахождении несовпадений сразу конфисковывались. Над толпой стоял стон, какая-то полная женщина отчаянно рыдала. Толстая дама с погонами довольно и злорадно улыбалась.

Когда самолет с ревом поднялся в воздух, у нашего малыша заложило ушки. Он заплакал, начал вырываться из кресла и кричать: «Папа, мама, я хочу к себе домой, в мою кроватку!» Этого мы уже не могли выдержать и расплакались.

В Будапеште потную и уставшую толпу затолкали в тесный и прокуренный зал ожидания. У дверей зачем-то поставили двух туповатых венгерских пограничников с огромными автоматами. При каждой попытке приоткрыть дверь на улицу, чтобы впустить в зал хоть немного свежего воздуха, они что-то грубо кричали по-венгерски и заталкивали взрослых и детей назад в сизое марево. Глаза закрывались от усталости, дети плакали. Парализованная старуха с морщинистым землистым лицом лежала прямо на каменном полу на расстеленном белом платке.

Через несколько часов приехали автобусы и отвезли людей в большой зал со множеством стульев. Здесь нам предстояло провести еще девять часов, пока под покровом ночи израильский лайнер не увезет нас в Землю Обетованную.

Я с интересом смотрел на разнородную толпу, мучительно без дела сидящую и слоняющуюся между стульями. Беженцы из Средней Азии сидели по-узбекски на корточках, черные смуглые дети бегали между рядами. Несколько упитанных и полубритых парней провинциального вида, в потертых джинсах сидели за длинным столом и строили блестящие планы на будущее. Планы эти заключались в открытии мастерской по выправлению битых автомобилей, что упитанные ребята, видимо, умели делать виртуозно. Я с завистью смотрел на них. Радужные перспективы выпрямления груды мятого металла освещали жизнь бывших обитателей советских республик. Для них все было просто, жизнь была очерчена ясно намеченными штрихами, и окружающее нас полуфантастическое зрелище, напоминавшее Исход из Египта, интерпретированный кинорежиссерами Голливуда, их совершенно не интересовало.

Вскоре мужчин собрали: привезли багаж. Мы разгрузили один грузовик, затем второй, потом третий. Напрасно я с надеждой обходил горы сумок: наши чемоданы бесследно пропали. Пропали и мои статьи и рукописи. К счастью, мы взяли в ручную кладь небольшую сумку с детскими вещами. Жизнь начиналась почти с абсолютного нуля…

Я вспомнил о том, как несколько раз ездил на склад вещей в аэропорт Бен-Гуриона в надежде найти пропавшие чемоданы. В огромном, сумрачном ангаре лежали на полках горой сумки, чемоданы, брезентовые и кожаные баулы. От них исходил запах кожи, ношеных вещей, старого тряпья, гнили, пустоты, тоски и заброшенности. Многие сумки были вспороты ножом. Из них торчали наружу тусклые застиранные женские кофточки, детские ползунки с заштопанными дырками на пятках, ворохом лежали на полу фотографии. На этих черно-белых карточках еще бушевала исчезнувшая навсегда жизнь. У деревенских домов стояли группы людей, они женились, рожали детей, целовались, сидели за столами в своих квартирах, уставленных буфетами с рюмками и хрустальными вазами. Потерянность и пустота светилась в огромном зале. Вещи, лишенные своих хозяев, еще хранящие прикосновения их рук…. Тут и там светились боками бутылки водки, этой универсальной российской валюты смутных времен. Водка была произведена в различных уголках бывшей российской империи, по этикеткам можно было изучать географию. По коридорам темного амбара бродили как тени новоиспеченные граждане государства Израиль с потерянными лицами и с надеждой найти наконец груду своего тряпья, увидеть свои жалкие пожитки, связывающие их с прошлой жизнью, которая безвозвратно ушла в прошлое.