Анар - Юбилей Данте

В театре все, в том числе Сиявуш и Аликрам, знали, что Фейзулла — из семьи священнослужителя. Отец его был муфтием. Этого, возможно, не знал один лишь молодой художник: он совсем недавно пришел в театр.

Художник зашептал:

— Уймись, Сиявуш. Что ты хочешь от этого бедняги? Иначе он не может.

— А что мне, дураку, делать?! — вскипел Сиявуш. — С какой стати я должен гробить свои молодые годы среди этих людей?! В чем я провинился! Человек двух слов не может связать, а тоже — вылез на сцену!

— Постыдись, Сиявуш, он тебе в отцы годится, — перебил художник.

— В отцы… — поморщился режиссер. — Мой отец давно отправился на тот свет с приветом к ангелам. А вот такой — словно каменная глыба. Будь спокоен, похоронит и тебя и меня. Проживет сто лет. Почему ему не жить?.. Какие у него заботы? Какое у него горе?.. Орешь на него, а он, как овца, только клонит голову к земле и молчит. Да еще, наверное, посмеивается надо мной в душе: вот, мол, дурак, надрывается, нервы себе портит. Взгляни на него, даже бровью не поведет. В самом деле, о каком искусстве, о каком театре может быть речь?! Сорок лет он произносит на сцене всего три слова, получает свою зарплату, выходит из театра и идет есть свой бозбаш. И еще сорок лет будет жить точно так же. А мы, дураки, лезем вон из кожи: искусство, новаторство, прогресс!.. Кому все это нужно, а, Зейнал?.. Нет, нет, мир принадлежит таким, как Фейзулла!

Отведя так душу, режиссер немного успокоился. Снова закурил, сделал несколько жадных затяжек, взглянул на сцену.

Фейзулла стоял в застывшей позе — олицетворение смиренности. Он так жалобно, так покорно смотрел на режиссера, что тот не выдержал, рассмеялся, вначале лишь дрогнули губы, затем он широко улыбнулся и, наконец совсем избавившись от внутреннего напряжения, захохотал:

— Прошу тебя, Кябирлинский, скажи нам еще раз свою реплику, так, ради хохмы.

Актерам театра был известен блажной нрав Сиявуша.

Фейзулла в ответ на его смех натужно улыбнулся, даже хохотнул, однако что делать дальше, он не знал. Как расценить предложение режиссера — всерьез или в шутку? Продолжает Сиявуш репетицию или просто балагурит? Кябирлинский не знал, как ему произнести реплику: так ли, как он произнес ее в начале репетиции, но тогда режиссеру не понравилось, он потребовал сказать по-другому, или так, как режиссер просил еще раньше; или так, как он велел после?.. Или же произнести реплику совсем в иной манере?.. Или, может быть, сказать шутливо?..

«Нет уж, пусть сам шутит… Еще пошучу на свою голову… Кто знает, как ему угодить?..»

Мобилизовав все свои духовные силы и опыт, он произнес торжественно:

— Вот ночь!.. Вот старик!.. Вот огонь!..

И вздрогнул от гомерического хохота режиссера:

— Браво, Кябирлинский! Молодец! У мужчины слово едино. В итоге три часа репетиции — коту под хвост!

Сиявуш оборвал свой смех, стал серьезным, и тут все вдруг увидели, какой он усталый.

Можно подумать, недавние страстные тирады, пламенные слова, призывы, едкие замечания, несколько неестественная самоуверенность — все это держало его в напряжении, наполняло его, как тело человека наполняет собой одежду, — но вот одежда снята, отброшена в сторону и лежит скомканная, бесформенная, жалкая. Он вяло сказал:

— Хорошо, идите, репетиция окончена.

Из театра Фейзулла и Аликрам вышли вместе.

— Как сегодня разорался наш красавец, а? — усмехнулся Аликрам. — Будто мы не видели до него режиссеров, а? Будто мы не спровадили из нашего театра столько таких, как этот Сиявуш, сколько у нас волос на голове, а?..

— Можно подумать, Аликрам, ты облысел не в молодости, — пошутил Фейзулла.

Однако ни он сам, ни Аликрам не посмеялись этой шутке. Некоторое время они шагали молча. Затем Аликрам спросил:

— Ты не идешь на базар? Фейзулла мотнул головой:

— Нет.

— Что так?..

— Дело у меня.

— Какое дело?

«Аллах всемогущий! Вот дернул меня черт за язык!..» — подумал Фейзулла.

Ему не хотелось говорить Аликраму, что сегодня у него дубляж на киностудии. Знал: Аликрам, услышав об этом, будет завидовать. Однако солгать, сочинить какую-нибудь легенду он не мог. Ему вообще всегда было трудно лгать, изворачиваться. Подводила фантазия. Старые актеры знали эту особенность Фейзуллы и мгновенно выводили его на чистую воду, разоблачали как ребенка.

— Ну, так что у тебя за дело? — допытывался Аликрам.

— Да так, — отмахнулся Фейзулла. Однако Аликрам пристал как смола:

— Нет, ты скажи мне, какое дело?