Александр Иличевский - Матисс (Журнальный вариант)

Королев подошел к мастеру, курившему у дверей на корточках.

— У меня дело к вам. Нужно снять копию с памятника. Можно гипсовую, — сформулировал Королев.

Мастер, покрытый каменной мукой, непроницаемо, как клоун или мельник, раза два пыхнув, цыкнул сквозь зубы:

— Алебастр. Тысяча за куб. Армированный — две. Срок — две недели. Полировать сам будешь?

— Сам, — кивнул Королев и достал деньги.

Так через неделю он обрел себе подругу. Белоснежная, отлитая по слепку, наполненному каркасными проволочками, склоненная долу, со стекшими в кротость руками и убранной кудрями печальной головкой, она стояла в кухне у окна, с наброшенной тюлевой вуалькой. Смотреть он мог на нее часами — курил, видел свет за окном, как падают в нем листья, как светлые кроны деревьев склоняются над ней. Он ни за что не хотел давать ей имя.

Ничуть он ее не обожествлял — напротив, всегда был готов взять на пробу достоверность своего чувства: покупал ей бижутерию и платья — и наслаждался этим затянутым выбором тряпичного убранства, всей этой ощупью шелков и крепдешина, завистливых укромных взглядов, мечтательных советов продавщиц, — набрасывал шаль, повязывал косынку, цеплял очки, менял ей парики, рядил в сарафан и лыжную шапочку. Он покупал ей цветы, укладывал в руки. Готовил завтрак для двоих и, покончив со своей порцией, чуть ждал — хватал и доедал быстро, украдкой. Однажды купил колечко с жемчужиной, фату в “Гименее” и лилию. Надел ей и, севши напротив, выпил бутылку шампанского. Что-то бормотал над краем бокала, смотрел в окно неотрывно, кивал своему опьянению. Стемнело. Не зажигая света, откупорил бутылку коньяка, хлебнул. Подождал и, осторожно дотянувшись, дрожащими пальцами приподнял вуаль. Свет дворовых фонарей тронул тени, лицо мертвой девушки обратилось к нему. Он прянул, зашатался, повалил стул и кинулся в спальню, где упал без чувств.

Семь лет потребовалось Королеву, чтобы найти работу, относительной покладистостью удержавшую его в равновесии. Была она сплошной морокой, но все-таки формировала призрак если не роста, то стабильности. Призрак этот через два года оказался морковкой перед ослом, но, так и не растаяв, питал пустую надежду, по крайней мере согревавшую постоянством.

Работа эта отыскалась через институтского знакомого, оказавшего услугу по принципу: “На тебе, Боже, что нам негоже”. Приятель сам отмахнулся от этой бодяги, сосватав его человеку по фамилии Гиттис. Это был толстый невысокий человек с острой бородкой и в очках, основательный в манерах, с виду немногословный. Однако он безостановочно говорил о себе или давал указания, как жить, как вести дело.

А дело состояло вот в чем. В Западной Сибири, на песках над вечной мерзлотой, среди болотистых озер и редких черных сосен был построен Гокалым — город нефтяников. В переводе с языка хантов прозвание это означало: “Место, гиблое для мужчин”. Город полностью находился на содержании у нефтяной компании, главой которой был бывший начальник бакинского нефтегазодобывающего управления. В прошлом метролог, начинавший с кооператива по установке контрольно-измерительной аппаратуры, Гиттис жаждой наживы и занудством, которые он принимал за трудолюбие и чувство собственного достоинства, отвоевал себе щелочку в тамошней потребительской нише. Куда и стал поставлять из Москвы все подряд — от горшечных растений до компьютерной техники и пива.

Почти всей координацией торгового потока руководил Королев, имея в подчинении одного ленивого, как пожарник, водителя. За мизерные для Москвы деньги Гиттису было обеспечено: склад, офис, представительские, координаторские, юридические и прочие срочные функции. Все это было взвалено на Королева, который из неопытного простодушия долго не понимал настоящей цены своему труду. А когда понял, было поздно.

Гиттис читал только две книги: компендиум афоризмов и томик в мягкой обложке под названием “Путь к богатству, или Опыт дурака”. Их содержание со слов начальника Королев знал наизусть. Знал он также и все раскладки по гороскопическим типам характеров. Знал о львином величии Гиттиса и все знал про себя — “беспокойного Стрельца, с сильным суицидальным влиянием Скорпиона”. Выпив, начальник любил мечтательно процитировать строчки Константина Симонова, всегда одни и те же, от чего Королеву становилось больно. В автомобиле развалившийся Гиттис мешал переключать передачи. Он или храпел, или делал пассы руками, шумно вдыхал, выдыхал, выполняя какую-то особенную экстрасенсорную зарядку. Или угрюмо молчал, вперив набыченный взгляд в бампер впереди ползущего автомобиля: так он “рассасывал” усилием воли автомобильные пробки. Разговорившись, всегда важно подводил разговор к тому, что он “верит в свою звезду”. Гиттис любил подчеркнуть благородную деловитость в отношениях с людьми, но не стеснялся их надувать, как не стеснялся посмеиваться над Королевым, приговаривая, что ему импонирует его наивность.