Шервуд Андерсон - Печальные музыканты

— Что с тобой, дорогой, уж не заболел ли ты? — спросила она.

— Нет, — ответил он, — просто не хочется есть.

И, не глядя на нее, он медленно и тяжело стал подниматься, по лестнице.

Уил торопливо шел куда-то по улице, но направлялся он вовсе не туда, в залитые огнями кварталы города. Пансионат был в рабочем районе, Уил повернул к северу, пересек несколько линий железнодорожных путей и пошел вдоль берега озера Эри в сторону доков. Ему надо было кое о чем поразмыслить, что-то решить наедине с собой. Справится ли он с этой задачей?

Он все шел — вначале торопливо, а потом замедлив шаги. Был уже конец октября, и холодный ветер пронизывал насквозь. Промежутки между фонарями были большие, и Уил временами погружался в полную темноту. Отчего это сразу всё вокруг него стало таким странным, будто призрачным? Он забыл захватить из дома пальто, надо будет написать Кэт, чтобы прислала.

Вот он уже почти у самых доков. Не только ночь, но и собственное его тело, и тротуар под ногами, и далекие звезды в небе, и даже незыблемые заводские здания, мимо которых, он проходил, — все казалось ему призрачным и странным. У него было такое чувство, что он может протянуть руку и проткнуть эти стены, пройти сквозь них так же, как проходят сквозь туман или сквозь облако дыма. Странными, были и люди, которые попадались ему навстречу, и странно себя вели. Темные фигуры вырастали вдруг перед ним из мрака. У заводской стены стоял человек, безмолвный и неподвижный. Казалось, что и в поступках людей и в самой этой ночи было что-то непонятное, необъяснимое.

Уил прошел в двух шагах от неподвижной фигуры. Человек это или только тень на стене?.. Жизнь, в которой Уил оставался теперь один, ужасала его своей необъятностью. Может быть, и вся-то жизнь такая — огромная, зияющая бездна…

Он вышел на пристань, где пришвартовывались суда, и долго стоял там, глядя на корпус парохода, высившийся как отвесная стека. Все было пустынно и мрачно. Оглянувшись, Уил вдруг заметил или, вернее, почувствовал, что по дороге идут двое, должно быть мужчина и женщина. Звук их шагов тонул в густой пыли, разглядеть их тоже было нельзя, но Уил знал, что они где-то близко. Мелькнуло что-то белое, может быть край женского платья; фигура мужчины темным пятном выступала из темноты ночи.

— Да не бойся же, — хриплым голосом шептал мужчина, — ничего с тобой не случится!

— Замолчи, — ответил; женский голос, и раздался взрыв смеха; фигуры скрылись, — Ты сам не знаешь, что говоришь! — донеслись откуда-то снова слова женщины.

После того, как Уил получил письма от Кэт, он уже перестал быть ребенком. Ребенок ведь всегда связан с чем-то для него родным — у него есть дом. А у Уила связь эта оборвалась. Его вытолкнули из гнезда, и это было уже совершившимся фактом. Вся трудность заключалась в том, что он уже больше не был мальчиком, а взрослым мужчиной еще не стал. Он как будто висел где-то в пространстве, у него больше не было твердой почвы под ногами.

Уил стоял в темноте, в тени огромного корпуса парохода и как-то неловко подергивал плечами. Плечи его были крепкими, как у мужчины. Да, теперь уже нечего было жалеть о вечерах в доме Эплтонов, когда Кэт и Фред стояли рядом, а отец их, Том Эплтон, раскладывал на кухонном столе свои малярные кисти; нечего было вспоминать звуки шагов Кэт, когда она поздно вечером поднималась по лестнице дома Эплтонов, возвращаясь после прогулки с приказчиком ювелирного магазина. И надо ли ему тратить время на мысли об овчарке из Огайо, о собаке, которую дрожащие старушечьи руки сделали посмешищем всех соседей?

Настала пора стать взрослым, столкнуться с жизнью. Лицом к лицу. Только бы ощутить под ногами почву, не проваливаться куда-то в пространство, не чувствовать вокруг себя эту пустоту!

«Стать мужчиной» — слова эти звучали как-то странно. Что они значили?

Уилу хотелось думать о себе как о мужчине, представить себя за работой взрослого в цехе. На заводе, где он сейчас работал, не было ничего, что могло бы дать ему точку опоры. Целыми днями он стоял у станка и сверлил дыры в кусках железа. Мальчик подвозил ему на тележке небольшие, казалось бы ни на что не годные куски железа; Уил брал их по одному и клал под сверло; потом нажимал рычаг, и сверло, опускаясь, впивалось в металл. Поднимался дымок, похожий на пар, и тогда Уил поливал то место, которого касалось сверло, струей машинного масла. После этого он снова поднимал рычаг. Дыра была просверлена, и теперь оставалось только бросить этот кусок железа в другую тележку — Уилу больше не было до него никакого дела, как и ему до Уила.