Шервуд Андерсон: Соглашение

Однажды вечером он поцеловал ее; она стремительно встала со скамьи это было в саду, за домом ее отца, — отошла и остановилась под деревом. Какой ласковой, какой тихой и прекрасной показалась ему ночь! Как смешно его волнение, подумал он, снисходительно улыбаясь себе, — так, пожалуй, должен чувствовать себя воин, занявший выгодную позицию перед приближающимся великим сражением. Он на время забыл о ней и сидел на скамейке в одиночестве, улыбаясь своим мыслям. Если бы тишину сада внезапно нарушил звук трубы, а его самого провозгласили мужественным героем-победителем, он бы не очень удивился. Ощущение победы не покидало его, и, смеясь над собой, он тем не менее забавлялся этой мыслью. Он был подобен Наполеону, следовавшему за звездой своей судьбы, или Александру, сетовавшему, что нет миров, которые еще можно было бы покорить! Разве он не поцеловал ее неожиданно, не спросив разрешения? Разве не взял крепость штурмом? Так поступают настоящие мужчины. Он тихо засмеялся.

Собственно говоря, она ждала этого поцелуя, хотя уверяла себя, что не хочет его. Однако она была в такой же степени подготовлена к нему, в какой он не подготовлен. Это была их третья встреча.

Та встреча, когда она увидела его в первый раз, была для нее самой волнующей. Никто заранее не оповещал город о его прибытии, и только потом пошли слухи, что он довольно заметная фигура в интеллектуальном мире. Его пригласили выступить в организации, именовавшейся Четверговым клубом, и девушка пошла туда с отцом, редактором единственной в городе газеты.

В тот первый вечер его образ опалил ее воображение, словно пламя. Как смело он рассуждал! Его темой было влияние христианства на цивилизацию, и об Иисусе — человеке из Назарета — он говорил в манере, которая смутила и рассердила членов Четвергового клуба. Как пылко, как красноречиво он выступал! Представьте себе этого святого юношу, плотника в глухой деревушке. Он мыслит по-своему, пренебрегает учением старших. Когда он не занят своим ремеслом, он уходит в холмы и там проповедует в одиночестве. Природная напряженность чувств и долгие часы и дни, проведенные в молчаливом созерцании жизни, сделали его глубоким мистиком. Кто думал, кто осмелился бы думать о плотнике по имени Иисус, как о самом обыкновенном человеке, который, вопреки обычным жизненным нормам, нашел в себе мужество превратить свою жизнь в смелый опыт на благо общества!

Лектор, выступавший перед членами Четвергового клуба, основанного отцом девушки и другими жителями города с целью изучения литературы, поразил свою аудиторию. После собрания многие из членов клуба заявили протест, говоря, что клуб основан с другими делами и не к чему было затевать дискуссию на религиозные темы.

Она чувствовала, что люди так и не поняли смысла лекции. Здесь не было никакой религиозной дискуссии. Сидя рядом с отцом, оглядывая других членов клуба, их жен и нескольких затерявшихся между ними холостых мужчин, она вдруг ощутила огромную радость при мысли о том, что в их городе будет жить такой человек. Слушая его рассказ о галилеянине, который ходил из города в город по далекой стране, изгоняя бесов властью своего дивного, смелого духа, она так взволновалась, что у нее на главах выступили слезы. Лектору было тридцать лет; Иисусу Христу, о ком он так красноречиво говорил, тоже было тридцать, когда он отправился в путь со своей миссией к человечеству. После собрания и потом, по дороге домой, она ни разу не вмешалась в разговор между ее отцом и шедшим к ним в гости лектором. Даже тогда было ясно, что он все время ощущает ее присутствие. А ей хотелось поклоняться издали. Ей хотелось повторять вслух слова военачальников фарисеев, посланных в храм, чтобы схватить Иисуса, — людей, которые вернулись, не выполнив возложенного на них поручения. «Никогда человек не говорил так, как этот человек», — сказали изумленные военачальники.

В то время как они втроем шли под деревьями, он продолжал развивать основную тему своей лекции в клубе.

— Меня, по-видимому, неправильно поняли, — сказал. он, смеясь. — Я не собирался связывать свою лекцию с религией. Я думал только о диком, первобытном фоне, на котором протекала жизнь Иисуса Христа, о ее драматических моментах. Но вы меня понимаете; мягкие, улыбающиеся пейзажи Галилеи, озеро, на его берегах белые города, где правит жестокий Ирод Антипа, рыбаки, оставляющие сваи сети, чтобы последовать за человеком, проповедующим странное новое учение о мире, о всепрощения и. любви. А затем толпы чуждых людей на улицах Иерусалима и других городов, расслабленный в Вифсаиде, пруд у Овечьих ворот, блудница, осушающая своими волосами ноги Иисуса, когда он возлежит за трапезой, сцена в саду, в ночь перед распятием, само распятие, — почему нельзя относиться к этому как к литературе, глубокой и прекрасной? Я уверен, что именно таким путем все это и оказало столь огромное влияние на человечество.