Глеб Тригорин - Стезя. Жизненные перипетии

Война – это естественное состояния человечества. История людей, словно в искусно сотканном ковре, переплетена воинами, революциями, мирными передышками. Человечество не может жить без потрясений. Энергия копится из поколения в поколение и словно вулкан, когда-то прорывается в одном месте. Взрыв может быть маленьким, большим, а иногда, просто катастрофическим. Энергия, вырвавшись наружу, захватывает огромное количество людей, стран. Сокрушая и уничтожая вокруг себя всё живое, она постепенно теряет свою первоначальную мощь и затихает. Оставшиеся в живых, зализывая раны, стараются быстрей забыть этот кошмар. Проходит время, и невзгоды уходят в прошлое, становясь историей. Спокойствие и сытость создают иллюзию умиротворения и неги. Кажется, что новый гармоничный человек создан, и гидра войны и её страшные бациллы уничтожены навсегда. Рождаются новые поколения, которые не знают прошлого с его ужасами и страданиями. Изучая историю по книгам и фильмам, они мечтают о новом, они хотят испытать себя, попробовать в деле. Дремлющие инстинкты пробуждаются, и новый виток бесконечной спирали начинает очередной забег.

Старик сидел за столом, словно в забытье, устремив немигающий взор в стену. Глаза его смотрели вперёд, но ничего не видели. Зрение его ушло вовнутрь и устремилось куда-то в прошлое, туда, где произошли самые главные события его жизни. Сергей, не смея нарушить эту медитацию старика, безмолвно сидел рядом. Он старался своим воображением проникнуть в ту далёкую эпоху и почувствовать её дыхание и ритм. Два человека – старый и молодой сидели в кухне за столом друг перед другом и молчали. Молчание было красноречивей всяких слов.

Наконец, старик, как бы очнувшись из забытья, продолжил:

– Когда стемнело, Лёха Урман запел. Раньше, я не обращал внимание на его пение, а теперь слушал с удовольствием. Всем нравилось его исполнение. Голос его сильный, сочный сразу подкупал своей искренностью и выразительностью. Безусловно, это был талант, дар божий. Дортмунд, услышав голос Лёхи, сразу как-то преобразился, и что-то залепетал по-своему. Жестикулируя руками, пальцами, он старался нам объяснить что-то. Константин Иванович перевёл: «Безусловно, у вас есть голос, мой мальчик. Голос превосходный, но с такими вокальными данными надо много и упорно заниматься, чтобы вышло что-нибудь путное». Особенно нас поразило исполнение песни «Раскинулось море широко…» Закончив петь, он рассказал нам о своем деде.

– Когда я был мальцом, дед брал меня с собой в город. Сделав нужные покупки, закончив все дела, мы с ним заходили в трактир. Набрав мне всяких конфет и пряников, он заказывал штоф водки и закуски. Налив стакан, он выпивал его и, закусив огурцом, замолкал на минут пять-десять. Подперев кулаком щёку, он молча смотрел куда-то вдаль. Вокруг собирались его приятели, знакомые. Кампания, пропустив по маленькой, оживлялась: громко говорили, о чём-то спорили. Я всегда сидел рядом с дедом и внимательно разглядывал окружающих. Постепенно люди доходили до кондиции, и шум становился невообразимый. Все ждали той минуты. Наконец, самый нетерпеливый и болтливый мужик Евсей обратился к деду:

– Егорыч, будет. Что-то ты сегодня совсем разомлел. Народ-публика ждёт, когда герой Чемульпо соблаговолит.

Повернувшись к компании, он вытянул свою широкую мозолистую ладонь, и помахал ей.

Штоф опустел, через минуту-другую появлялся новый, а компания вокруг уже гудела и шумела так, что не слышно было ничьих голосов. В какой-то момент, дед, словно очнувшись от забытья, поднял голову и, обведя всех строгим суровым взглядом, стукнул кулаком по столу:

– Молчать, шантрапа.

В звенящей тишине все с удивлением уставились на могучего старика. Продолжая глядеть вдаль, он не видел никого вокруг. Налив в стакан водки, он выпил. Оглянувшись по сторонам, с удивлением посмотрел на окружающих. Казалось, он не узнавал никого. Его взгляд, блуждая по лицам, совершенно не замечал никого. Всё его внимание и мысли были где-то далеко отсюда, там, где произошли самые главные события его жизни. Прошло мгновение, и он запел чистым высоким голосом: «Раскинулось море широко…» Пел он, нисколько не бравируя, не выпячивая свою воинскую удаль. Пел так, как пели эту песню моряки – участники тех событий. Пел о чувствах и переживаниях простых матросов, которые думают о своих родных, близких, о своей далёкой родине.

– Не помню сейчас, но дело было уже к осени. Вышли мы к какой-то дороге. Она спускается с пригорка в низину, а с двух сторон болото. Хочешь, не хочешь, а иди прямо. Залегли мы в лесочке и ждём, когда стемнеет. Прошло, наверное, часа три. Солнце припекает, а на дороге никого нет. Чего лежим, – не понимаю. А капитан молчит и всё смотрит на дорогу. Вдруг из-за пригорка послышался какой-то шум. Мы замерли и попрятались, кто, где был. Вскоре отчётливо донёсся треск мотоциклов, и рёв бронетранспортёров. Прошло минут пять, и показались первые машины. Спустившись с горы, они повернули налево, прямо на болото. Вслед за ними показались несколько бронетранспортёров и танков. Фашисты, засучив рукава, расстегнув гимнастёрки, смело ехали мимо нас. Офицер на танке, поглядывая в сторону леса и на дорогу в бинокль, скорее всего, догадывался о возможной опасности. Спустившись с пригорка, колонна заехала на мост.