Анна Лихтикман: Поезд пишет пароходу

— Но для чего?

— Для красоты. — Кит посмотрел куда-то вбок и улыбнулся. Там, в столбе солнечного света, танцевали мошки. — Герц добыл кое-что из техники, мы сами раскопали все и укрепили стены. А потом он разобрал кровлю, и теперь все живое тянется сюда, вниз, к воде. Такой вот перевернутый сад получился.

— А что Авраами? — спросила Мага.

— А Авраами тогда возненавидел Герца. Дело тут было, конечно, не в этом чепуховом заказе, не в башне. Цви почувствовал, что Герц неспроста его не подпускает к проекту и что-то скрывает. Он стал говорить, что Герц — плохой архитектор, что геологические проверки были проведены слишком поспешно, что возможны проседания почвы, пустоты. До сих пор успокоиться не может. Ходит здесь, вынюхивает — он всегда завидовал Герцу.

Мага опустила руку в воду. Знал бы отец, что Зив тоже вынюхивал, но вовсе не из зависти. А что, если и Аврумкин искал не изъяны в конструкции, а то же, что и отец, то же, что и Зив — ход, ведущий в другое место? Может, это происходит со всеми в старости? Трудно поверить, что единственная отпущенная на твою долю площадь — это твой дом, и несколько знакомых маршрутов.

— Да… Здорово Герц это все спрятал. Столько лет — и никто не нашел! — сказал Кит, улыбаясь.

— Но может, здесь могли бы устроить раскопки и найти еще много интересного?

— А зачем? Кому-то будет от этого лучше? Что такого принципиально нового люди узнают, если откопают здесь винодельню или давильню? Уверяю тебя, это ничего не изменит. Недавно я прочел заметку, как где-то откопали кусок улицы, залитый лавой, а в ней скелет, сжимающий в руке монету.

Кит вдруг вновь рассмеялся и разжал кулак, лежащий у него на груди. Мага увидела в его ладони маленький темный кружок.

— Лира?!

— Кто-то из нас ее здесь обронил тогда, или я, или Герц. — Кит снова сжал руку в кулак. — Вот что делает время. Ты становишься просто человеком с монетой, зажатой в руке. Даже газетчики не могут про тебя ничего насочинять. Если меня найдут здесь, то никто никогда не узнает, почему у меня в руке монета. Хотел ли я отдать последние деньги нищему, или только что отобрал их у сироты, или собирался купить себе сандалии, или прикидывал, хватит ли мне на ужин? Никто не узнает, о чем я думал, когда умирал и слышал ли запах пиццы.

— Постой, ты, значит, здесь умирать собрался?

— Ну, может быть, когда-нибудь. Но не сейчас. Здесь скоро все зацветет, прилетят пчелы. В этих зарослях полно гнезд, а в ручье я, кажется, видел мальков. И мох! Где ты в Израиле видела мох? Ты только посмотри, какое чудо. Здесь же замкнутая экосистема. Дожди пройдут — смоют сухие листья. Все превосходно обходятся без садовника и ветеринара, а заодно без зеленых, без политиков, без спонсоров, без правых и левых и, к сожалению, даже без нас с тобой. Я еще когда в первый раз это увидел, так сразу и подумал: вот это и есть рай — маленький простой мир, который отлично справляется без тебя, но если уж ты здесь появился, то не прогоняет. Живи.

Кит улыбнулся и блаженно закрыл глаза:

— Меда слаще, зефира нежней… Это мое. Никому не рассказывай. Сейчас это для тебя новость, Мага, но когда-нибудь ты поймешь: человеку нужно несколько квадратных метров, где он может побыть один, и за которые он не должен ни перед кем оправдываться.

В его словах Маге послышался упрек. Она всегда будет среди тех, от кого ему хочется спрятаться, и он будет уходить в этот свой подземный сад, либо на свалку бетонных блоков со случайным приятелем — какая ей разница, куда именно? Отец поселил Даниэля в «Чемпионе», потому что тот — свой. Наверняка же он собирался показать Даниэлю источник. Пузырек будет переходить по прихотливым законам наследования, которые не объяснит ни один юрист. От Герца к Киту, от Кита к Даниэлю… Отец готов рассказать все случайному знакомцу, которого знает пару недель, но не старому другу Зиву и не ей.

— Ладно, пойдем, скоро похолодает. — Она старалась, чтобы голос звучал спокойно, но отец что-то почувствовал. Он перестал улыбаться и потянулся к сигаретам, лежавшим на полу.

— Бедняга Герц, он не знал, что я буду укрываться здесь от Мозга-Монстра! Такое ему бы и в кислотном трипе не привиделось. — Он искоса взглянул на Магу, но, увидев ее лицо, тут же изменил тактику. — Ваш псих Зобак орал в свой мегафон прямо у меня под окнами, а во дворе всех заставляли жрать чернослив и орехи! Куда мне было деться?

Этот тон отца она отлично знала. Теперь он бил на жалость, изображая что-то среднее между двоечником, который оправдывается перед учителем, и обаятельным комиком.