Сью Таунсенд - Адриан Моул и оружие массового поражения

Днем поехал в Свинарники. В свинарнике номер один вставляли окна – некие Малькольм и Стэн из фирмы «Кинкрафт». Зверь навешивал входную дверь.

Мама пытается класть кирпичи в свинарнике номер два. Пожаловалась мне:

– Такое нервное дело, Адриан. Каждый раз, когда кладу кирпич, раствор выползает наружу. Все равно что есть ванильный пирог, только удовольствия ноль.

Я заметил, что она кладет слишком много раствора.

– Ладно, профессор, – раздраженно пропыхтела мать, – покажи, как надо.

После нескольких попыток я признал, что класть кирпичи гораздо труднее, чем кажется на первый взгляд.

Отец с несчастным видом сидел на ступеньках трейлера. Я спросил, почему он такой унылый.

Он протяжно вздохнул:

– На неделе приходил мужик из отдела энергообеспечения – проверять, как работает наша ветровая электростанция. И что ты думаешь, Адриан, в какой день его угораздило явиться? Когда ветра ни хрена не было. Ни дуновения. Ни малюсенького шевеления. Все было неподвижно, как хвост дохлой кошки. В любой другой день тут просто буря бушует. Так нет, надо было ему причапать именно тогда, когда здешний ветер собрал барахлишко и умотал развлекаться на Ибицу.

Заседание писательской группы вновь состоялось на Крысиной верфи. Мне надоело искать в центре города тихий паб, где можно без помех обсудить литературные проблемы. Владельцы пабов в центре, кажется, повыкидывали всю мебель, теперь они ярые поборники так называемого «вертикального пития». Пабы наводнены пьяными подростками, которые стоя сосут пиво из бутылок через черные соломинки.

Кен повторил, что его совершенно не удовлетворяет, как проводятся заседания группы.

– Это даже не группа, теперь это просто ты и я, – сардонически хмыкнул он.

Прослушал его последнее полемическое стихотворение об иракской войне.

После ухода Кена я мысленно вернулся к периоду расцвета Группы творческого письма Лестершира и Ратленда, когда ее члены часами сидели как завороженные, слушая мой роман «Плоские курганы моей родины».

Вначале нас было шестнадцать, но наша численность быстро убывала, а сейчас остались только Кен и я.

Бернард Хопкинс и мистер Карлтон-Хейес переписывали названия детективов из коллекции Мортимера и спорили о войне в Ираке.

– Ты пойми, Хьюги, – говорил Хопкинс, – сегодня нашли массовое захоронение. Пятнадцать тысяч шиитов, упакованные, как пассажиры в пригородной электричке в час пик, только эти бедняги были мертвы.

Его голос дал петуха – то ли от избытка чувств, то ли от избытка алкоголя, с Хопкинсом сразу не поймешь.

Мистер Карлтон-Хейес слегка повысил голос:

– Бернард, дорогой мой, я никогда не отрицал, что Саддам Хусейн крайне неприятный тип, но я по-прежнему считаю, что мы незаконно вторглись в суверенную страну.

А я думал о Гленне и надеялся, что ему уже выделили личный бронежилет.

Ко мне на работу зашел Умник Хендерсон. Любовь, одежда из магазина «Некст» и итальянское солнце преобразили его. На Капри отправился конченый «ботаник», помешанный на компьютерах, а в Лестер вернулся загорелый ловелас. Его наполовину лысая башка блестела, как конский каштан, пучки волос, которые раньше придавали ему вид чокнутого профессора, куда-то пропали. Когда я сделал ему комплимент, Умник покраснел и пробормотал:

– Это все итальянский цирюльник.

Я спросил, как у него дела с Маргариткой.

Он тут же принялся заикаться:

– Она удивительная девушка. Из спичечного коробка, пары обгорелых спичек и лоскутка ткани она умудрилась сотворить крошечный лежак с тентом. Мы разговаривали часами, Адриан. Однажды я лег спать только в час ночи.

И что же заставило его бодрствовать до столь возмутительно позднего времени, поинтересовался я.

– Разговор о тебе, – ответил Умник. – Маргаритка страшно злится. Говорит, что вообще не может понять, как в тебя влюбилась. По ее словам, ты предпочитаешь книжных персонажей реальным людям.

Я поспешил сменить тему:

– Ладно. Так на какой стадии в данный момент твои отношения с Маргариткой?

– Я хочу на ней жениться, – выпалил Умник.

Я спросил, известно ли об этом Маргаритке.