Александр Бушковский - Праздник лишних орлов [сборник]

Вернулся я к Жуку, вижу: возит он кирпич на тачке, как каналоармеец. Весь упрел, вены на шее вздулись. «Молодец! – думаю. – Так держать!»

– Ты, – говорю ему, – так до ишачьей пасхи возиться будешь. Надо какую ни то машинешку найти.

– Монастырь не даст, – тяжело дышит Жук, – у соседа есть машина, «буханка», да он на рыбалке. Вечером приедет – спрошу.

– Спроси-спроси. Завтра еще глину везти от Кирюши.

– Благословил? – обрадовался Жук.

– Ага. Привет тебе передал, велел молиться за него, пока он в отпуске.

А Ерш сидит на кухне и придумывает, как так печурку разместить, чтоб в уголке она стояла, а труба в центр потолка выходила. Слышу, вздохнул облегченно:

– Вот так, ребята, мы ее поставим. Углом. Здесь Надежда Афанасьевна готовить будет, на плите, а эта стеночка спину твою греть станет, товарищ ты мой Жук.

И насухо разложил на полу первый ряд кирпичей.

– Стеночка эта, получается, отделит кухню от обеденного стола? – радостно спрашивает Жук. – Это хорошо. Только обходить ее придется с тарелкой…

– А мы так стеночку сделаем, что в ней окошко останется, будет тебе супруга в него выдавать макароны по-флотски, – улыбается Ерш.

На следующий день привезли мы на соседской «буханочке» и кирпич, и глину в ведрах, да и настил для плиты удалось мне умыкнуть из подземелья. Старенький, ржавенький, но ничего. Отмоется, винтажнее выглядеть будет. Сосед оказался свой мужик, островной индеец, даром что прибалт. Еще и грузить помогал. Жук с ним самогоном рассчитался.

Намесил я лопатой в чане глины с песком, начал Ерш колдовать. Смотришь на его руки за работой – глаз не оторвать. Жилистые, ловкие. И кирпич, и мастерок держит он в руках легко, даже как-то изящно, что ли. А когда подкалывает киркой уголок у кирпича, укладывает его на ладонь, как ребенка. Тяп-ляп, ни шуму, ни пыли. Печурка растет, шов ровный, кладка чистая. Я только успеваю раствор месить да ряды раскладывать, чтоб ему не особо напрягаться. Фасочку с кирпичиков наждаком снимаю, для красоты. Надежда пришла из больницы на обед, с кастрюлями возится и на работу нашу украдкой поглядывает – радуется, интересно ей. Накормила нас и, довольная, обратно ушла.

Вечером, перед сном, говорит мне Ерш:

– Кое-какие детали нужны. Не знаю, есть ли в монастыре, а найти надо.

– Ты скажи, что надо, я поищу.

Объяснил он, а потом добавил задумчиво:

– Зашел я вчера в храм, пока ты глину добывал. Постоял, послушал, ладаном подышал. Вижу, каждый за себя там, каждый о своем молится. Чтобы мне ответ найти, надо, видно, старца спросить. Они, говорят, прозорливы. Жук боится спрашивать, исповедайся, говорит, причастись – тебе и полегчает. Я, конечно, исповедаться могу, однако хочется… чуда, что ли, маленького. Чтобы ясно мне все стало…

– Понимаю, – говорю.

Хотя что я могу понимать? Почему Ерш сохнет-чахнет весь? Из-за Марфуши? Этого я не понимаю. Видно, не любил я никогда так, как он. Из-за детишек? Отец он хороший, а мать он им, какой бы хороший ни был, не заменит, стоит ли душу рвать?

– А я вот не могу никак понять, почему все так устроено, а не иначе, – продолжает Ерш.

– Что «все?»

– Вообще… Жисть наша индейская.

– Ну ты загнул! Так и тронуться недолго.

– Не успею я уже тронуться, мне бы… – Тут он умолк.

Я подождал – молчит. Стал я засыпать и думаю: я так глубоко задумываться не хочу. Без толку это. Живи, как живешь, и радуйся, хоть даже через силу. И будь что будет…

А печечка наша растет на глазах. Жук суетится, Надюша улыбается, смущается, кормит нас блинами. В какой-то день говорит мне тихо:

– Что-то, Константин Федорыч (это она мне, откуда и узнала-то отчество мое?), с Иван Андреичем (это она про Ерша) неладное творится… Будто мучит его что-то.

– Духовный совет ему нужен, Надежда Афанасьевна, – говорю я, – а человек он не воцерковленный и вообще индеец, если вам это о чем-то говорит.

– Ни о чем не говорит, да это и неважно, – отвечает она мягко. – А совета он может спросить у отца Дамиана – у нас сейчас в больнице лечится, старенький. Тот людям помогает, к нему со всех сторон за советом едут. Добрый старец, сострадательный. Многое видит. Я попробую договориться с ним о встрече. Бог даст, и Ивану поможет.

– Сделайте такую милость, Надежда Афанасьевна.

Ерш тем временем все усердствует.

Вышло все, как мы хотели. Приятная слепилась печь. Чуток материалу не хватило, отправили Жука с тачкой, чтобы привез восемь штук монастырских кирпичей, соединить печь с дымоходом в потолке. Привез, соединили, можно дым пускать. Купили мы в лавке сувенирную тарелочку с изображением трех главных обителей Русского Севера и врезали ее в фасад печи – для красоты и на память. Тарелочка эта Надежде Афанасьевне так по душе пришлась, она даже руками всплеснула. А когда с одной спички зажег Ерш в топке дрова да когда затрещали они, занялись, тут она малость прослезилась. Жук стол накрыл. Выпили мы с ним за первый дым, Ерш не стал.