Михаил Анчаров - Записки странствующего энтузиаста

То есть у их желаний нет согласованности, потому что они не сложены.

Но если разные желания согласованы, то будущее становится почти предсказуемым.

Слово «почти» падает на тех, кто сами не знают, чего хотят.

Но когда мы вступаем друг с другом в контакт на уровне воображаемого будущего — мы и бываем в нем тем ближе к действительности, чем больше наши желания согласованы, не одинаковы, а согласованы.

Восхищение непроизвольно. Потому что оно — сумма истинных желаний всех клеток человека, каждая из которых хочет чего-нибудь такого и особенного. Но если люди, которые из этих клеток состоят, сживаются, то их желания начинают почти совпадать. В просторечии это называется словечком «любовь».

Говорят, любовь прозорлива. Верно. Но она видит лишь возможное будущее. Реальное же будущее зависит не от одного, а хотя бы от двух, многих, всех. От товарищества.

Я однажды любил пять миллиардов людей и увидел их будущее через тысячу лет — какое оно будет при моем участии и участии таких, как я.

Это было не совсем то, что мне хотелось. Но близко.

Прошлое уже было. Его можно только изучать. И вообще — все, что изучают, — всегда прошлое. Влиять можно только на будущее, которое все время меняется в зависимости от количества его создателей и мощи их контакта, то есть от любви.

Злоба бесплодна, слезы бессильны, хохот — это освобождение. Но только восхищение сотворяет все на свете. А если оно совместное, то можно залететь в то будущее, которое сложится при твоем участии. Пора было лететь, дорогой дядя.

Действия затухают. Они рабы термодинамики. А плоды восхищения — прорастают. Так как все время добавляется энергия чьих-то истинных желаний. Пора было лететь.

Почему у давних пророков кое-что сбывается, а остальное, по большей части, — липа? Потому что они ничего не предлагают от себя лично, кроме проклятий за грехи и уговоров улучшаться.

Мы согласны улучшаться? А как это сделать?

Все давние Апокалипсисы — это посещение будущего на уровне науки и творчества своего времени.

Все Апокалипсисы — это то будущее, которое было бы, если бы люди не изобретали, чтобы его не было.

Лечу.

Дорогой дядя!

По дороге времени я, конечно, не удержался и слегка притормозил, чтобы увидеть конец мужа Кристаловны. Как ни странно, он совпал с концом Ферфлюхтешвайна. Впрочем, чему же удивляться?

Еще когда прибежала Кристаловна и, захлебываясь слезами, сказала, что ее бывший муж вошел к ней проститься и умолял простить его за все, а потом ушел в нужник и не вернулся, то оцепили весь поселок, чтобы не дать ему улизнуть. Сломали дверь нужника и никого не нашли.

Но я им снова сказал — ищите здесь, так как сразу заподозрил тайник. После того, как я отменил Апокалипсис, ко мне прислушивались. Когда вычерпали все, то на дне нашли люк. Потом обнаружили коридор, ведущий невесть куда. Коридор был из чистого золота, свежевыработанного, поэтому в коридоре все еще дурно пахло.

Коридор был неимоверной длины, поэтому, чтобы не задохнуться от выхлопных газов, по нему помчались на велосипедах, переговариваясь по рации.

И где-то, вы не поверите, аж под самой Атлантикой они настигли мужа Кристаловны и, к своему изумлению, профессора Ферфлюхтешвайна. Оба сидели на полу обнявшись и стонали.

Сначала подумали об их примирении. А оказалось, они без сил.

Ферфлюхтешвайн тоже пользовался сапожниковской выдумкой. Энергия бралась от двигателя, сходного по устройству, но лучшей конструкции.

Каждый из них вел коридор навстречу друг другу, но противоположными методами. Один превращал фекалии в золото, другой тратил золото и превращал его в фекалии. Один создавал богатство, другой — дефицит.

На середине они столкнулись. Победа одного означала конец другого. И наоборот. Экологические двигатели работали, уничтожая плоды обоих.

Когда все закончилось, мне предложили ого-го какой пост! Но я отказался и стал писать давно задуманную картину — в голубом цвете и слегка коричневом.

Но, видимо, не надо было мне тормозить по дороге времени, чтобы полюбопытствовать, чем же все-таки кончилась эта история с золотом и дерьмом. Полет резко прервался, и давно задуманная картина — тоже.

Дорогой дядя!

Я снял пиджак, штаны и бежевую рубаху и вот лежу на песчаном пляже неаккуратного, некурортного моря. Я так понимаю, что где-то в районе города Одессы. Раннее-раннее утро. Дико после сна захотелось выкупаться. Поплескался, окунулся, освежился.