Алексей Каплер: «Я» и «МЫ». Взлеты и падения рыцаря искусства

Увлекательная сама по себе, проза Алексея Каплера приобретает особую значительность и потому, что его герои «выписаны» обычно на ярком историческом фоне.

Так все приключения зава Посредрабисом Сажина, в том числе и дурацкая женитьба на портовой потаскушке с единственной целью ее перевоспитания, идут параллельно или пересекаются с великим событием в жизни Одессы, в жизни страны, в жизни всего кинематографического мира – съемками фильма «Броненосец Потемкин». И рассказывает о них свидетель этих исторических съемок, оказавшийся, по счастью, кинематографистом и писателем, оказавшийся Алексеем Каплером!..

И вот что знаменательно. Не успевал Каплер напечатать в периодике повесть или рассказ, как к нему сразу же начинали свататься режиссеры. По-видимому, есть нечто в творчестве Каплера – напряженная динамика действия, четкость и яркость образов, – что наводит на мысль воплотить это «нечто» в наглядную, то есть кинематографическую форму.

Мне кажется, что Алексей Каплер просто не мог не мыслить образами. А образы всегда просятся на полотно: у художника – на холст, у кинематографиста – на экран.

При жизни Каплера «сватовство» режиссеров часто расстраивалось. Он был «разборчивой невестой». Теперь кое-что уже поставлено (правда, не слишком удачно), в любимой его Одессе идет съемка «Возвращение броненосца». А главное, те, кто сумел достать немногочисленные его книги с прозой и воспоминаниями, читают их запоем. «Рукописи не горят»…

Теперь – больной вопрос: как относился Каплер к «кремлевскому горцу»?

В своих воспоминаниях Алексей Яковлевич пишет, что «был под гипнозом всеобщего поклонения перед Сталиным». И даже лагеря не открыли глаза этому одному из умнейших людей эпохи. Да если бы только ему!

Два молодых террориста (обвинявшихся в том, что они готовили покушение на Сталина из комнаты, окна которой выходили во двор!), Ю. Дунский и В. Фрид, оказались в Инте в одном лагере с Каплером.

По этому же делу проходила и дочь наркома Лена Бубнова. Как рассказывают ее однодельцы, девушка твердила, что «зря не сажают», что «просто мы не все знаем». И это несмотря на расстрелянного отца…

Как трудно, наверное, было прозревать этой ослепленной душе! И если бы только ей одной!

Спрашиваю поэта Марка Соболя, отец которого, широко известный в свое время писатель Андрей Соболь, застрелился, не желая жить в постоянном страхе перед репрессиями, а сам он шестнадцатилетним пацаном «загремел» на 8 лет: «Там-то ты, конечно, все понял?» А в ответ слышу: «Все равно был уверен, что Сталин непогрешим. Религия есть религия».

Религия ли, массовый ли гипноз, массовый ли психоз.

Возьмем хотя бы громкие судебные процессы. Не стояли, что ли, у Колонного зала, где вершилась «антигражданская казнь» над лучшими людьми эпохи, разгневанные толпы с плакатами, требовавшими «злодеям» высшей меры? И не появились ли тогда статьи талантливейших наших писателей под кровожадными заголовками типа «К стенке!» или «Пощады нет!» Увы, из песни слова не выкинешь…

И не было, думаю, в истории такого сверхмощного взрыва всенародного отчаяния, как во время похорон врага народа номер один…

Бог ты мой, какой любовью и болью дышат эти строки Ольги Берггольц! А ведь написаны они женщиной, у которой был расстрелян муж – поэт Борис Корнилов, которую, беременную, так избивали на допросах в тюрьме, что она навсегда потеряла способность стать матерью.

На примере феномена Сталина я, атеистка, поняла, что верующие слепы и глухи к доводам рассудка.

Невольно вспоминаются мусульманские дети, идущие в бой перед взрослыми, прикрывая их от огня, – а в их ручонках зажаты пластмассовые ключи от рая.

Мы тоже были, как эти несчастные обманутые дети, спешащие в рай – коммунизм…

И – последнее, что мне хочется особо отметить. Будучи, как и все, потрясен, оглушен докладом Хрущева на XX съезде, Каплер все-таки имел мужество и здравый смысл не валить все на плечи одного человека – Сталина. Первой его фразой после прочтения этого зловещего документа была такая: «Каждый народ заслуживает свое правительство».

Шли застойные 70-е годы. Застойные-то они застойные, но вовсе не все молчали. И Каплер на «Кинопанораме» «позволял» себе не меньше, чем в публицистике, о чем я довольно подробно говорила выше. И становилось ему все труднее и труднее. С одной стороны – искренняя любовь зрителей. Недавно в «Правде» в статье «Профессионалы и дилетанты» Г. Масловский привел, как он пишет, «одно из свидетельств тех лет»: «При всей любви к кинематографу я не преувеличу, если скажу, что для многих зрителей этой передачи кино – лишь предлог для беседы и общения с Каплером. Если бы он говорил не о кинодебютах, а о дебютах литературных, о жизни вообще (что он, кстати, нередко и делает), он имел бы не меньший успех. Ибо кино – вещь великая, но есть нечто еще более необходимое современному человеку – познание человеческой души, пример личности, откровенный и искренний разговор на равных».