Иван Комлев - Ковыль

– Пойдём, – она вывела его тем же путём, через кладовку и сарай, притворила дверь сарая, железным крючком через специальную дырочку закрыла изнутри задвижкой. – Ты не дури, ладно?

И, поднявшись на цыпочки быстрым движением, поцеловала его в сердито сжатые губы.

– Что значит: не дури?

– Ты член партии?

Александр присвистнул от удивления:

– Это ещё что такое?

– У нас бабы, когда им мужики изменять начинают, к начальству и в партком идут. И там женихам быстро мозги вправляют. У вас-то ещё строже, наверное, с должности снять могут.

– Н-да-а, – только и мог вымолвить Александр. Лукерья, конечно, пойдёт, ни перед чем не остановится… – Я тебе обещаю…

– Не надо, я же сказала, обещаний, – перебила Татьяна. – Мы, бабы, глупые, знаем, что нас обманывают, а всё равно верим.

– Да не вру я!

– Не кричи так громко. Сейчас не обманываешь, а потом будет, как я говорю. Лучше – не надо, чтобы не надеяться. Чтобы не так больно было! И тебе – не так стыдно. И не спорь, ради бога! – она подняла руку и провела ладонью по его щеке. – Пошли, я тебя провожу до угла.

Когда Александр поднялся в номер, Лукерья сидела на подоконнике, поставив ноги на стул, курила. Курила вопреки запрету мужа. Пепельниц в гостинице не предусматривалось, измятые окурки и пепел лежали кучкой на клочке газеты «Правда». Жирное слово било в глаза. Посреди стола стояла нераспечатанная бутылка с коньяком. Он сел на свободный стул, поморщился: даже форточку не открыла!

– Ты где был? – она раздавила окурок о стол.

Он ждал этого вопроса, но до самой последней минуты не знал, что будет говорить, и если всё-таки выложит правду-матку, то как?

– А-а! На свежину потянуло, – на Лукерью словно озарение снизошло, – вы с Танькой под замком хорохорились!

Первой реакцией на такой выпад было – возмутиться и отречься, но жена упредила:

– Я сразу поняла, что ты с этой шлюхой спутался!

– Сама ты шлюха! – он вскочил. – Ты скажи, кто у тебя первый был? Вспомни – кто? Я-то, я до сих пор не знаю, своего сына кормлю или дядиного?

Лицо Лукерьи покрылось красными пятнами. Она сказала едва слышно:

– Ты… Как не стыдно? Я тебе на шею не вешалась. Ты у ног не ползал разве и не говорил, что ни разу не попрекнёшь? Я тебе не прощу… – И в крик: – Ты! Ещё будешь ползать! А сучку эту…

– Прекрати, вербованная! – он со сжатыми кулаками и с таким свирепым видом шагнул к ней, что она поперхнулась. – Если ещё услышу хоть одно грязное слово – всё расшибу! Запомни: у неё на меня больше прав – я у неё первый!

Лукерья, затевая скандал, всё же надеялась, что её подозрения муж хоть как-то опровергнет, когда же этого не случилось, она сломилась, упала лицом в подушку, глухие рыдания сотрясали её тело. Короткое, по моде, платье поднялось, и взгляду Александра открылись ноги, о которых говорили когда-то во всех ресторанах и пивных на побережье.

Светлана с Анатолием остановились на эти дни у подруги Светланы, бывшей её однокурсницы, которая с мужем, дочкой и матерью жила в огромном деревянном доме – в нём без утеснения можно было разместить ещё одну семью. Держа мужа под руку, Светлана шла на ночёвку широким решительным шагом.

– Ну что? Ну что? – допрашивал её Анатолий. – Сколько ещё будем тут сидеть? Ведь мне на работу надо. Я только на два дежурства подменился.

– Надо – так езжай! Утренней электричкой, а то хоть сегодня, последней. По холодку!

– Нет, ну я не знаю. Ну, завтра ещё день – и всё.

– Чего ты от меня хочешь, зануда? Я деньгами не распоряжаюсь. Видишь, сколько тут дармоедов? Поезжай. Они всё пропьют, прогуляют. Надо закрывать этот кабак!

– Ну, я об этом и толкую. Закрыть надо лавочку, этих – разогнать.

– Х-мы, – Светлана обратила всю желчь на мужа. – Разгоняла бы у тебя вошь в голове! Небось втянул лысину и ручками прикрылся, когда на тебя с кулаками. Чего не разгонял?

– Не могу же я с разбитой мордой к поездам выходить.

– Не можешь – и молчи тогда!

Замолчал.

Кузьма немного проспался и ушёл с неудобного верстака на широкую лавку в бане. Над лавкой окошко выставлено, за окном деревце что-то нашёптывает в темноте, Кузьма послушал. Потом нашарил литровую кружку под лавкой, которой плещут воду на каменку, когда моются, зачерпнул из бачка в углу тепловатой воды, напился.

– Ох, – лёг и скоро захрапел.

– Братец у тебя, – прошептала Наташа.

– Да, – тихо засмеялся Иван, – грозился к концу пятилетки полтора центнера потянуть.