Яков Арсенов - 76-Т3

Часов в комнате было двое. Одни шли явно неверно — на них значилось пять утра. Он вздумал спросить, с кем она живет. Но вторая кровать, стоявшая чуть поодаль, была заправлена так строго, что отвечать было бы ни к чему.

Ирина стала засыпать. Когда он, пообещав быть завтра, поспешил уходить, она бесстрастно посмотрела вслед. Он ощутил знакомое прикосновение взгляда. И оглянулся. Ирина успела отыскать в потолке произвольную точку и принялась изучать ее, втягивая в себя глазами.

Ночь была слишком просторной для Решетнева. Огромные дома и деревья обросли инеем. В лунном свете они походили на коралловые сооружения. И давили на него.

В общежитии на апельсины набросились бесцеремонно. Чтобы сохранить хотя бы половину, Решетнев был вынужден рассказать, по какому поводу они были куплены.

— Может, она внушила себе? — помыслил вслух Рудик, отхлебывая чай.

— Здесь вряд ли что-нибудь серьезное, — согласился с ним Гриншпон. Насмотрелась чего-нибудь или наслушалась.

— Это точно, — оказался тут как тут Артамонов. — Помнится, гадала мне цыганка. Гнала натуральную туфту. Я весь закипал, когда что-то сходилось. Цыганка погадала, посмеялась и забыла. А я мучался две недели. Вот тебе и кофейная гуща! Что значит самовнушение!

— Есть такие лекарства — плацебо. Их дают пациенту и говорят, что это лучшее средство. Пациент верит и выздоравливает. Сам. Может, и тебе попробовать что-нибудь в этом роде? — предложил Решетневу Рудик.

Беседа вывихнулась в сторону. Заговорили о слабоумных, вспомнили бледную немочь. К утру не смогли решить, на каком полюсе гуманизма находятся законы, позволяющие умерщвлять сумасшедших. Закончили уродами и Спартой, вменив ей в причину быстрого ухода с исторической сцены то, что она убивала больных детей.

В вокзальном ларьке продавались апельсины. Решетневу захотелось накупить полную сумку ярких плодов и оттащить Ирине. Радуясь затее, он рисовал восторг, с каким она примет подарок.

Окна молчали. Решетнев потоптался у двери. Не решившись повторно тревожить спящую, ушел. Радость пришлось отложить до завтра.

Подходя к домику, Решетнев заметил скорую помощь, стоявшую неподалеку. От Ирины поспешно вышел врач. Оглядевшись, направился к машине. «Рафик» резко рванул с места. Решетневу это показалось бегством.

Дверь была не заперта. Ирина сидела на кровати и смотрела в окно. Как в омут. Решетнев кашлянул и на секунду отвлек ее от мыслей. Лицо было заплакано. Она тяжело улыбнулась и сказала, что ждала его с нетерпением. Потом спросила, не был ли он в лесу. Отрицательный и удивленный ответ она восприняла болезненно и с обидой, будто накануне просила Решетнева сходить в зимний лес, а он наобещал и не выполнил. И теперь некому рассказать, как там, в лесу.

На столе, оставленные врачом, лежали рецепты. Ирина скомкала их и бросила в корзину. К апельсинам не притронулась. Сказала, что они напоминают ей дорожных работников в жилетах. Но жилеты не спасают — дорожники все равно попадают под машины и поезда.

Она предложила ему курить, а пепел, за неимением пепельницы, — сбивать в апельсинные кожурки. Решетнев спросил, кто за ней ухаживает. Оказалось, время от времени заходит подруга. Принесенное так и остается лежать нетронутым. Аппетита никакого.

— Я, наверное, умру, — заключила она свой ответ.

— Хочешь, я определю причину болезни и вычислю, сколько тебе жить? - попытался отвлечь ее Решетнев. Я знаю способ. Она встряхнулась и преобразилась. С таким видом человек хватается за соломинку. С полной серьезностью он попросил обнажить до локтя левую руку. В памяти затерялось, кто показал ему этот глупый и ничем не обоснованный прием определения долголетия. Что-то из школьных игр. После теста она устремилась к нему с широко открытыми глазами, вопрошая ответ.

— Ты ошиблась не так уж и на много, — подвел итог Решетнев, делая вид, что ворочает в голове какие-то цифры. — Жить тебе очень-очень долго. И болезнь у тебя пустяковая — недуг неимения друга. Слышала про такую? Просто жить надо полноценней. Всего-то и делов! Можно даже замуж. — Он сказал это, чтобы не задавать лишних вопросов.

Выслушав, она улыбнулась, потом ударилась в слезы. Вышло, что Решетнев, опасаясь задеть одно ее больное место, затронул другое: ей уже столько лет, а она все еще не связала ни с кем свою судьбу. Никому не нужна следовательно. Успокоилась она быстро, как и расстроилась. И попросила Решетнева продолжить тест. Продолжать было нечего, и грусть опять воцарилась на ее лице.