— В жизни надо срываться, — оправдывался Решетнев любимым лозунгом Бирюка.
Выражали соболезнование и попутно выметали из тумбочек все продукты. Вместо того, чтобы, как подобает, приносить их больному. Запасы 535 таяли на глазах.
— Как долго у тебя срастается кость, Решетнев! — говорили сожители. Она у тебя без всякого костного мозга! Ты нас по миру пустишь! Самым методичным гостем был Матвеенков. Он являлся, сидел для приличия минуты две-три у изголовья больного, а потом, жестикулируя сосисочками пальцев, начинал элегию:
— Я… так сказать, в смысле… одним словом в крайнем случае, произносил он, словно пораженный моторной афазией.
— В шкафу! — обрывал его Гриншпон. — От тебя ничего не скроешь!
Леша брал пять своих почти законных клубней. Заведя сложный благодарственный монолог, исчезал за дверью.
— Зачем обижат человек? — защищал его Мурат. — Тыбылыс лубой гост надо отдать всо! Панравилса кинжял — отдай кинжял, спросили время — отдай часы!
— Понимаешь, брат, — наезжал Гриншпон, — наш равнинный лабаз не вынесет твоих высокогорных обычаев! Когда, наконец, тебе придет перевод от родителей на очередную помолвку?
Оставалось одно — погрузочно-разгрузочные работы без использования подъемно-траспортных средств. 535 устремилась на отхожие промыслы, и, чтобы не попрошайничала, прихватила за компанию 540, хотя Фельдман обещал прокрутить ей материальные помощи. И Пунтуса с Нынкиным, который уже неделю пытался впасть в анабиоз. Город засыпал. Он долго ворочался, искал удобную позу. То здесь гасло и вновь вспыхивало окно, то там. Потом долго вздрагивал во сне, то сиреной скорой помощи, то запоздалым скрипом тормозов на перекрестке.
— Хорошо зверям, — говорил по дороге Нынкин, чуть голод — сразу в спячку.
— У них хоть совесть есть, — поддерживал вялый разговор Пунтус. — Они нет-нет просыпаются, а ты, если заснешь, то лет до сорока. По ночам на холодильной базе платили вдвойне. Рефрижераторы были с мойвой. Договорившись насчет суммы, приступили к разгрузке.
Фельдман, в основном, перекуривал и болтался по складу. Совершенно случайно он напоролся на чей-то тайничок с красной рыбой. Наверное, кто-то из служащих припрятал, чтобы в удобный момент утащить, допустил он и аккуратно переложил живность в портфель. В конце разгрузки расколол об колено плитку свежемороженой мойвы и большую часть сунул за пазуху.
— Будет неплохим подспорьем, — сказал он, застегивая куртку на все пуговицы.
— Да кто ее станет есть!? — попытались отговорить его друзья.
— Ее надо уметь приготовить, только и всего, — удивившись безвкусице, оправдал рыбу Фельдман. — У нас дефицит поваренных книг, поэтому многое залеживается. Никакой кулинарной культуры в быту.
На проходной студентам устроили проверку. Фельдман встал в очередь последним — боязно все-таки, хоть и рядовое, не для себя, но все Же расхищение социалистического имущества. Пока ощупывали передних, мойва за пазухой быстро таяла. Непоправимо быстро. Охранник, проверяя портфель, с ужасом наблюдал за глазами Фельдмана, бегающими туда-сюда как в нистагме. Они норовили и спрятаться от непонятно откуда взявшегося стыда, и в то же время все вокруг видеть.
— Кажется, переработал, — пожалел Фельдмана проверяющий.
— Быстрее, дедуля, быстрее, — крутился, как на огне, незадачливый расхититель.
— О! — воскликнул дед, нисколько не торопясь. — Красной у нас на базе не было! Где такую красавицу раздобыл?
Фельдман сообразил, что вагон красной рыбы разошелся по начальству настолько тихо, что даже охрана не в курсе.
— Рыбки мороженой почему не взяли? Питаетесь, небось, не шибко, спросил вохровец, не найдя мойвы, которая, как он считал, была единственным товаром на базе.
— Генералы не питаются отбросами! — выдавил Фельдман фразу из шедшего в «Победе» фильма и, будто ошпаренный, вылетел с проходной. Бросив портфель, он начал яростно раздеваться. Оттаявшие мойвинки проскальзывали через штанины и, словно живые, падали у ног.
— Не могли первым пропустить, — посетовал Фельдман на друзей. — Для вас же старался!
Грузчикам стало жалко вымокшего друга. Рудик предложил зайти в пивной зал «девятнарика». Чтобы красную рыбу, которой Фельдман намеревался полакомиться в Новый год, не есть всухомятку спозаранку.
_ В следующую ночь Фельдман не вышел. Его уклончивая речь прозвучала неубедительно. Тогда он привлек всю двигательную мышечную энергию, чтобы доказать жестами, насколько чаще пробоины в отоплении случаются ночью, и почему он, как дежурный сантехник на полставки, должен быть начеку, а не таскаться по всяким базам! Он давненько наметил себе другой путь ликвидации финансовых брешей — занимался лотереей. Постоянное аллегри придавало ему еще большую уверенность в успехе. Откуда ему было знать, что выигрышный билет может всучить только кассир вместо сдачи за неимением мелочи, а методичность здесь губительна.
Читать дальше