Леонид Рудницкий - Бомж городской обыкновенный

– Даже и не думай! – предупредил его Профессор. – Без меня в ней никто не разберется. Ключевые команды я храню здесь, – он похлопал себя по лбу.

Глаза его горели и от этого казались безумными.

– Кому же ты ее продашь? – спросил Витек.

– О, это не вопрос. У меня уже есть несколько предложений от покупателей. Осталось только выбрать лучшее из них и самое для меня безопасное.

Лишь теперь до Витька дошел весь смысл сказанного. Он почувствовал себя полностью раздавленным, как упавший на асфальт помидор, на который потом еще и наступили. Упал и разбился он давно, а додавили его только что.

– А зачем ты рассказываешь мне все это? – спросил он. – Не боишься, что я могу помешать твоим планам?

Профессор отвел глаза:

– Я позаботился и об этом. Ты мне больше не нужен. Работа закончена, лабораторию нужно убрать.

– От меня? – догадался Витек.

Тот кивнул:

– И от тебя тоже.

– Гнида ты ученая! – сказал Витек.

Тот пожал плечами и ничего не ответил.

– Как ты собираешься это сделать?

– Это будут делать другие. Тебя к ним скоро доставят.

Он достал из кармана телефон и сказал только одно слово:

– Выезжайте.

Витек понял, что развязка близка. Место для нее было выбрано удачно – с моста не убежишь.

– Что они станут делать? – спросил он упавшим голосом.

– Разберут тебя на органы.

– Ты говорил, что я не один. Уже кого-то разобрали?

– Да, – признался Профессор.

– Кого?

– Гопчика, еще Толяна из канализации, остальных ты не знаешь.

Витек посмотрел на него с ненавистью и наткнулся на ответный взгляд – полный презрения.

– Тебе за это платят? – спросил он.

– Конечно.

– Много?

– Достаточно.

– А зачем тебе столько денег? Копишь?

– Наука – дорогое удовольствие, – снисходительно объяснил Профессор. – Мои исследования никто не финансировал, приходилось выкручиваться самому. Так что, вам, бомжам, можно поставить памятник, как собаке Павлова. Может, я потом так и сделаю.

– Отпусти меня, – попросил Витек. – Я буду молчать. Профессор отрицательно покачал головой:

– Не могу – мне нужны деньги для окончания исследований.

Он оглянулся. Сверху от Калужской площади к ним уже мчался вишневый фургон псевдо-социальной помощи. Витек вдруг понял, что нужно делать.

Он оттолкнул Профессора и схватил чемодан:

– Не будет тебе дома с шофером, сволочь!

Тот понял, что он хочет сделать, и побледнел.

– Стой, идиот! – закричал он и кинулся к Витьку. Но чемодан уже летел вниз.

Описав дугу, он шлепнулся на воду, подняв фонтан брызг, но не потонул сразу, а медленно поплыл в сторону Фрунзенской набережной.

Профессор схватился трясущимися руками за перила, перевалился через них и прыгнул следом. Витек проводил его взглядом и увидел, как тот неуклюже, словно куль муки, шлепнулся на воду, подняв фонтан брызг. Похоже, ключевые команды все-таки были в чемодане.

Сзади завизжали тормоза. Витек оглянулся. У обочины остановился фургон, оттуда выскочили Морщинистый и его напарник и кинулись к Витьку с двух сторон. Тот, плохо понимая, что делает, схватился за тонкую металлическую колонну и полез по ней вверх. Затем подтянулся на руках, забрался на широкую стальную дугу и стал по ней взбираться к вершине главной колонны, державшей мост. Преследователи поколебались и принялись подниматься следом.

Витек видел, как внизу барахтается с чемоданом Профессор. Он ухватил его за ручку и пытался одной рукой выгрести к берегу. Чемодан понемногу наполнялся сквозь щели водой и тому становилось все труднее с ним управляться.

Потом он посмотрел на стоявший в Парке Горького «Буран» и подумал, что неплохо было бы поднять его в воздух. Но не для того, чтобы улететь. Лететь было некуда, да его и не выпустили бы на таком аппарате за пределы страны. Только чтобы набрать высоту, а затем еб…ться сверху на что-нибудь ненавистное, например, на офис того самого олигарха или на что-нибудь еще. В этом городе существовало множество мест, куда можно было падать. Почему-то он был уверен, что «Буран», если бы он мог думать и чувствовать, хотел бы того же самого.

Он представил Москву авианосцем, а себя на «Буране» – камикадзе. «Буран» пробил бы палубу и взорвался в трюме. От этого авианосец должен был бы затонуть. Забавно было бы на это посмотреть.

Но «Буран» не летал, полететь мог только он. Стало быть, Москва уцелеет. Она умрет только в его сознании. Что ж, этого будет вполне достаточно. Чего нет в сознании, того нет в действительности. Когда умирает человек, умирает весь мир, но только для него одного. Большинство людей на это согласны. В этом смысле жизнь устроена разумно.