Ирина Муравьева - Любовь фрау Клейст

Даша вдруг ощутила вокруг себя пустоту, в которую быстро, как в воронку, втягивалось все, что имело для нее хоть какой-то смысл. Все исчезало: она, ее дочка, их жизнь, небо, воздух. Хотелось лечь на пол и долго кричать, но пол расползался, ноги утопали в пустоте.

— Ну, что ты так смотришь? — кричала Нина, и Даша по ее покрасневшему лицу понимала, что она кричит, но не слышала крика. — Она ведь сказала мне правду! И Соня сказала! Им мама сказала, их мама. Что он был твой бойфренд. Ведь это же правда!

— Им мама сказала? — громко повторила Даша. — Когда же она им сказала?

— Не знаю! Она им всегда говорила! Скажи мне, что это неправда!

сказать ей, что это неправда? Она не поверит. Все это должно было с нами случиться.

— Сначала я думала, что это сплетни, — быстро и горячо заговорила Нина. — Ведь ты любишь папу? Ведь ты его любишь? Ведь вы же с ним вместе?

сейчас я скажу: «Разумеется, сплетни». Сейчас я солгу ей, она не узнает.

— Зачем ты молчишь? — торопилась Нина. — Когда ты молчишь и так смотришь, я просто не знаю! А вдруг это правда? Ведь правда совсем не должна быть приятной!

— Да, доченька, все это правда.

И тут наступило родное, в глубоких, прерывистых «ма-а-а-ам» рыдание, под звуки которого все возвращалось: окно, небо, воздух.

На фоне неба, в котором моргали и с болью и страхом смотрели вниз звезды, стояла Нина, прижавшись всем телом к стеклу, и рыдала.

Даша тихо подошла к ней. Нина вдруг молча, изо всех сил обхватила ее своими худыми руками. Теперь они плакали обе.

— Ты папу не любишь? Совсем? Ни на сколько?

— Я папу люблю.

— Мама, я знаю, как это бывает: когда у человека есть дом и семья, и все люди думают, что он счастлив, а у него нет чего-то, без чего он не может просто дышать, и он ужасно несчастлив. Тогда у него появляется кто-то, какой-то другой человек. Он запретный, его нельзя любить. Но в книгах все пишут не так. Там пишут, что вот есть хороший секс, а есть плохой секс, и между людьми есть химия или нет химии, и все происходит от этого, от этого люди расходятся, женятся… Но, мама, все это не так! Все это совсем не так просто!

Сквозь слезы, которые заливали ее, Даша слушала с удивлением и страхом. Ангел ее с кудрявыми волосами, сероглазый, весь в тоненьких косточках, ребрышках, родинках, обтянутый тоненькой кожей, любимый, захлебывающийся ангел пытался объяснить ей, из чего составлена жизнь, в которой он сам, бедный ангел, не понял еще ничего, кроме боли.

— Я знаю, что так хорошо, как с этим запретным человеком, не бывает больше ни с кем, и поэтому все это и происходит… ну, то, что… Вот у Сюзанны был папа — ты помнишь? И он полюбил какую-то женщину, а его потащили к психиатру. — Она горько усмехнулась. — Совсем как меня! У них четверо детей, и была очень хорошая семья, они религиозные, у них нельзя разводиться. А через месяц он повесился в шкафу! Ты помнишь? И все тогда поняли, что ему нельзя было запрещать быть с этой женщиной, потому что он без нее действительно не мог жить. Но, мама, не может же быть, чтобы у тебя… — Она запнулась и широко раскрытыми, полными страха глазами обожгла Дашу. — Не может же быть, что это было у тебя! Ведь папа погибнет!

Тут Даша начала что-то говорить, успокаивать, оправдываться, объяснять, не переставая гладить и целовать эти тоненькие косточки, эти кудрявые волосы, эти мокрые веки — все, что было под руками и из чего состояла ее девочка. И Нина затихла. Она уже не плакала, а только всхлипывала, уткнувшись в материнскую шею, а Даша все пела, все пела и сама не понимала, откуда взялись ее силы.

Главным в этой песне была ложь, но сейчас она уже не боялась ее, а, напротив, старалась только сделать эту ложь как можно больше похожей на правду.

Она спасала своего ангела. И ангел, прижавшийся к ней, верил тому, что она пела, поскольку он был простодушен, наивен и так одинок, что не мог спать без света.

Любовь фрау Клейст

Внизу у жильцов было тихо. Так тихо, что фрау Клейст слышала дыхание Алексея, или ей казалось, что она его слышит. А запах настурций исчез. Голубка себя проверяла на СПИД, но мы оторвали ей перышко. Готовься к отлету!

Но Полина была здесь. Ходила с блестящими глазами и воспаленным лицом, на котором фрау Клейст читала следы того, о чем она могла только догадываться.

Ночами фрау Клейст почти не спала, а если засыпала ненадолго, то сон был тревожен, наполнен видениями. Чаще всего она видела мать и дядю Томаса. Мать кормила темно-красную птицу, которая сидела у нее на ладони и неторопливо склевывала с нее большие зерна. И мать улыбалась своей обычной рассеянной улыбкой. А дядя все плакал по Фридриху. Он ходил на костылях и простукивал ими дорогу, потому что чувствовал Фридриха под землей и хотел достучаться до него.