Макс Нарышкин - Синдром Клинтона. Моральный ущерб

— Кто — «они»? И что за дом на улице Грина?

— На первый вопрос я бы вам не ответил, даже если бы вы резали меня на ремни. Ответ на второй вопрос: улица Грина. Так я услышал в телефонном разговоре. Номера дома, понятно, не знаю.

— В телефонном разговоре с кем вы это услышали?

— Смотри ответ на первый вопрос.

— В курсе, сколько прокурор просит за похищение человека?

— Я никого не похищал! Я старый человек, молодой человек! Я всего лишь исполняю то, что от меня требуют. Мир сильно изменился с тех пор, как вы впервые пописали в горшок! Я и ему скажу: «Гражданин прокурор, я старый человек, я винт системы. Мне сказали: вот тебе деньги, отдай их Лукашову. Я отдал».

— Получив за это некоторую сумму.

— Боже ж ты мой! А кто сейчас передает деньги бесплатно?! Кто, скажите, не зарабатывает?

— И не похищает финансистов?

— Вы совершенно напрасно упрекаете меня в похищении! — искренне закричал Пятько и зашелся в ужасе от того, что следом вылетело из его уст. Он никогда и ни с кем не говорил о Виктории Золкиной, но, назвав улицу, теперь, чтобы не выглядеть дебилом, нужно было наворачивать что-то еще. Куртеев вышел из угла, но остановился. А нужно было, чтобы он побежал на улицу Грина, туда, где заканчивается Москва и начинается Подмосковье. Он говорил и всеми силами старался не выдавать ужаса, какой испытывал. — Меня спросили: «Не мешает ли тебе кто в „Регионе“?» Я ответил: «Вика Золкина маленько мешает. Чуть-чуть». И вдруг я узнаю, что ее похитили! Как, по-вашему, я мог быть замешанным в похищении? Если вас спросит Лукашов: «Господин Куртеев, кто вам мешает работать?» — и вы ответите: «Мне начальник отдела кадров маленько мешает работать, личные дела сотрудников не дает в руки», а назавтра узнаете, что старуху пришили, как по-вашему, вы участвовали в ее убийстве?!

— Разбить бы тебе табло, скотина, — в сердцах выдохнул Тихон. — Впрочем, я еще успею это сделать.

Стряхнув с себя обмякшие руки охранников, он поднялся и одернул пиджак.

— Улица Грина, говоришь? И дома не помнишь, скотина?

— Не оскорбляйте меня, я этого не заслужил.

Толкнув одного из охранников в плечо, Куртеев дошел до двери и обернулся.

— Пятько, среди моих близких знакомых три еврея. И я не припомню, чтобы хоть в одном из них была хоть йота той пакостины, что переполняет вас.

— А я и не еврей, — продюсер находился в разлохмаченных чувствах и потому был откровенен, как никогда.

— Вы уверены?

Выскочив из кресла, Пятько в сердцах вжикнул «молнией» и, немного напугав охранников, предъявил доказательства.

— Да, действительно, — Куртеев сплюнул в урну у входа. — Так коротко раввины не режут.

Пнув дверь, он вышел в коридор.

Около четверти часа Олег Иосифович приходил в себя. Он пил виски, орал на всех входящих и бросал в стены стаканы. Когда не осталось ни одного, он принялся тянуть «Джи энд Би» прямо из горла. К двум часам ночи он успокоился. Потом, решив, что никого не сдал, а улица Грина хотя и коротка, но каждый из домов не проверишь, остыл окончательно. Он пришел к выводу, что сообщать о визите Куртеева стоящим над ним людям не стоит. Единственное, что он сделал, — это позвонил Лукашову. Не поздоровавшись, он спросил, кто такая Вика Золкина и какого хера его ею имеют. Разговор был короткий, президент «Региона» успокоил продюсера, сказав, что конфликтолога он берет на себя. К половине четвертого Пятько вернулся к своему обычному состоянию. Чувствуя выброс адреналина, он взялся за телефонную трубку, чтобы позвонить той, что была у него час назад. Этой ночью офис «Маунтайн» не спал. Шли съемки трех фильмов одновременно, сотрудники работали едва ли не вахтовым методом. В компании царил аврал. Пятько набрал первую цифру трехзначного внутреннего номера, как вдруг дверь распахнулась и вошел кто-то, кого Олег Иосифович не видел из-за руки, держащей трубку.

— Принес? — спросил он у оператора, десять минут назад обещавшего предоставить копию снятого эпизода для просмотра. Героиня второго плана Настя, дрянь, а не актриса, никак не могла правильно посмотреть на главного героя. Оператор принес шестнадцатый дубль.

— А что я, по-вашему, должен был п-принести?

Пятько недоуменно убрал от лица руку и рассмотрел вошедшего.

Все в нем было правильно, все дорого. И костюм за две тысячи долларов, и сияющие туфли, и рубашечка черного цвета… Можно было еще заметить, что эта рубашка эффектно оттеняла серебристую седину пожилого мужчины, но сказать так было невозможно, поскольку голова пожилого мужчины была самым решительным образом освобождена от растительности. Вошедший старик, сохранивший, впрочем, бравый вид уберсексуала, был лыс.