Макс Нарышкин - Downшифтер

Через пару часов, когда состоялось вынужденное в таких случаях знакомство, женщина успокоилась и приложила к имеющейся на столике закуске инженера несколько пакетов провизии, я вдруг решил изменить свое решение и присоединился к компании. Эта встреча и предстоящий, точнее сказать, уже начавшийся без меня разговор показались мне возможностью еще раз убедиться в том, насколько проклят мир, который я оставляю без тени сожаления.

Отнекиваться от водки я счел ненужным, но вынул из чемодана свою бутылку. Пить выкупленный у проводника этил мне не улыбалось. При виде огромной бутыли «Смирновской» с прилагаемым к ней насосиком мой собеседник осел, и в глазах его я увидел уважение и страх. Боже правый, эти неразлучные симптомы я видел в глазах входящих ко мне каждый день в течение многих лет… Но желание выпить настоящего спиртного, как я и предсказывал, перебороло в нем опаску, и вскоре мы сидели друг против друга, и я ощущал, как подкатывает приятное желание сделать напоследок хорошее дело.

Перекинув через плечо полотенце, я вышел из купе и направился в конец вагона. Мне было приятно делать эти простые вещи: войти в тамбур, постоять в очереди, поздороваться с угрюмым мужчиной в сером свитере лет сорока, дымящим и нервно покашливающим, мылить под неудобным соском руки, а потом выйти из пахнущего креозотом туалета. Откуда появилось это эфирное, подогревающее мозг настроение? Мужик в тамбуре скучал, и я подумал, что он уезжает от жены. Серый свитерок, добротные джинсы, сигареты «Парламент» и угрюмый вид — свидетельство отъезда скорого, домашнего. Никаких проблем — оделся и уехал. Он показался мне родным.

После значительного понижения уровня жидкости в бутылке, представлявшейся мне старинной, лесной бутылью из романа Печерского, молодая мама в нашем купе отчего-то не взволновалась, а, напротив, успокоилась. При этом я заметил, что чувство странной неприязни к нашему соседу у нее не улетучилось, а чувство успокоения в отношении меня, хотя я едва ли перекинулся с ней больше чем десятком слов, увеличилось. Видимо, в глазах моих стояла спокойная вода, в которой отражались вековые сосны. В глазах же моего собеседника мерцала рябь, и чувствовалось, что дело идет к непогоде. Алкоголь в силу крепости моего организма на меня действовал слабо, а из-за ожидания нового он, казалось, и вовсе утратил свои промилле. Она присоединилась к нам и даже выпила граммов пятьдесят, а после отдала на растерзание свою курицу, которую с удовольствием инквизитора разломал инженер.

Вскоре он почувствовал непреодолимое желание поговорить за жизнь.

— Вот ты кто? — жуя и глядя на меня внимательным взглядом, свойственным очумевшим от спиртного людям, поинтересовался он.

Я терпеть не могу такие взгляды. Мне кажется, что они оставляют на моей одежде ласы.

— Человек.

— Человек… — повторил он со вздохом и наклонил голову, чувствуя явное свое превосходство в возрасте, а следовательно, и в умении жить. — Это звучит, хочу заметить, не очень-то и гордо. Людям свойственно называть себя человеками, но откуда ты знаешь, что человек? Что есть такое вообще — человек? Человек — существо биологическое, на восемьдесят процентов состоящее из воды, а потому суть его — вода. Прежде чем называть себя человеком, следует убедить в этом окружающих, ибо не вода есть главенствующее начало в существе полезном, а то, что прячется в оставшихся двадцати процентах.

— В двадцати оставшихся процентах прячутся кости, кожа, фекалии, подготавливаемые к выходу, а также содержащие их кишки — механизмы для нормального обеспечения жизни главенствующих восьмидесяти процентов. — Если он решил поговорить со мной о философии, то я тоже не прочь узнать, где он прячет свою душу.

Такой прыти от пьющего с ним на равных водку представителя нового поколения он не ожидал, однако виду не подал. Ему по-прежнему хотелось убедить меня в том, что я есть вода и ничего больше. Мама между тем собрала ребенка, улыбнулась мне и сказала, что уйдет в соседний вагон поболтать с женщиной, с которой познакомилась на вокзале.

— Важно ковырнуть в себе утрамбованный дерн, обнажить суть и убедить не только себя, но и весь мир, что ты человек.

— А ты, понятно, уже ковырнул? — предположил я.

— Понимаешь ли, в чем дело… — Он поднес свой стаканчик к насосу. — Жизнь человека — борьба за существование. Мы обязаны трудиться, чтобы приносить пользу, обязаны зарабатывать, чтобы кормить семью. И чем выше мы поднимаемся, тем крепче в нас вера в собственную полезность. Вот, к примеру, я. Инженер, каких немало. Нас роится в НИИ страны тысячи, если не сотни тысяч. Но выпади из строя хотя бы один винтик, и механизм разладится. Я несу в себе неповторимую в природе информацию, уникальность, позволяющую использовать меня по назначению. Два часа назад мне было неинтересно, кто ты. Но сейчас, когда в силу определенных причин мы вынуждены с приятностью осознавать общение друг с другом, мне не так уж безразлично, с кем я пью.