Макс Нарышкин - Про зло и бабло

Старостин пытался хоть немного напрячь память. Но ничего не вспоминалось, да и кто мог услышать, что происходит на первом этаже, если ночью была такая гроза, что не приведи господи!

— А вы ничего не слышали? — не глядя на Старостина, поинтересовался майор так, что Старостин сначала и не понял, что это к нему обращаются.

— Я вас спрашиваю, — уточнил полковник, пригладив выбивающиеся из-под фуражки волосы.

— Меня? Нет, не слышал.

— И никаких гостей не было?

Старостин решительно покачал головой и даже выпятил вперед нижнюю челюсть, настолько несуразным ему показался вопрос. Какие гости могут быть у него, Старостина?

Ни слова не говоря, полковник зевнул и стал подниматься на второй этаж. Старостин поплелся за ним.

— Ваша палата?

— Моя комната.

Полковник толкнул дверь и принюхался.

— Никого, значит, не было?

— Да что вы в самом деле! — огорчился Старостин. — Кто у меня может быть?! Меня всю ночь ломало, я месяц не вставал, а нынче что-то невероятное…

Полковник тупо смотрел в комнатное окно из коридора и покачивался с пяток на носки.

— Немыслимо, чтобы старух убили, — прошептал ссохшимися губами Старостин. — Невинные, обязательные…

— Мне кажется, что у вас куда больше обязательств, чем у них.

Старостин обмер и посмотрел на полковника. Взгляд полковника был уже не столь равнодушен. Казалось, что хлопающая форточка не случайность, а следствие этого взгляда. Ветер гнал створку к раме, а взгляд седовласого милиционера давил ее обратно.

— Или вас вернуть в то состояние, в котором вы пребывали ночью?

И черные, как угли, глаза его посмотрели в лицо Старостина.

Вчерашний больной качнулся и пошел спиной в комнату. Странный милиционер последовал за ним. Дойдя до кровати, Старостин почувствовал, как ноги уперлись в кровать, и сел на зловонный матрас. События воскресли и стали прокручиваться в его голове старой, посеченной временем кинопленкой…

— Так приходил ли кто к вам, и разговаривали ли вы о чем?

— Я помню… — просвистел воздух из губ недавнего боголюбца. — Я все вспомнил…

— Тогда спускайтесь вниз. Там стоит белый микроавтобус. Вы сядете в него и там вам расскажут о вашей дальнейшей судьбе. Поверьте мне, она покажется вам щедрой…

— Мне удалось реконструировать события той ночи до момента, когда незнакомый гость свернул шею сиделке Антонине. Точнее, он думал, что свернул. Прибывшая по вызову одного из постояльцев «Скорая помощь» увезла старуху в Склиф и там ее привели в чувство. — Закончив на этом свой короткий рассказ, мой спутник вежливо поздоровался с вышедшей навстречу старушкой, назвав ее при этом Венерой Милославовной, и, вынув из кармана узкий конверт, сказал: «Как и обещал».

Конверт утонул в переднике сиделки, и мы двинулись дальше. По первому этажу мы шли недолго. Венера Милославовна показала нам на дверь и молвила:

— Бабушке уже под восемьдесят, так что я вас очень прошу…

Мой спутник скрестил ладони:

— Пять минут, честное слово.

Чтобы не будоражить общественность и не вызывать кривотолков, свет мы решили не включать.

Подтянув в темной комнате к кровати табурет, он шепотом сказал:

— Ее так и не смогли найти. После Склифа старуху увезли родственники, куда-то в Тмутаракань тамбовскую. А потом вдруг та им приелась, и они выбросили ее на улицу. Она вернулась сюда, только уже в качестве пациентки… СОС дала бы большие деньги тому, кто указал бы на место ее нахождения… Не хотите немного заработать, Герман?

— Тьфу на вас!

— Баба Тоня! — тихо позвал мой подельник. — Баба Тоня!

Глаза мои стали постепенно привыкать к темноте, и вскоре я стал хорошо видеть и орлиный профиль, и выступающие скулы старухи. Немало повидала старая на своем веку. Война, Сталин, ночные гости, сворачивающие шею… Любимые родственники… Но до чего же живуч этот народ, эти наши советские старушки!..

— Пресвятая богородица… — отрывисто прошептал мужчина, медленно стягивая одеяло с подбородка бабки. — Они опередили нас…

Невольно наклонившись, я увидел, что на шее прочерчена черная полоса. Уже догадываясь, что это может быть, я зажал пальцами нос и почти уткнулся лицом в ее подбородок.

Из огромной раны на горле пахло сырым мясом… Я так думаю, а не чую, потому что обоняние мое благоразумно блокировано — я быстро учусь.

— Остается пойти к Венере Милославовне и сказать, что убили не мы.

— Вы не лучшее место для шуток нашли! — обиделся спутник. — Впрочем, нас все равно выставят подозреваемыми номер один. Вы боитесь тюремного заключения, Чекалин?