Максим Солохин - Сказка для старших

И это хорошо, потому что нам нечем гордиться. Разве только Христом, Которого мы распяли, но Он все равно воскрес ради нас. Хотя это несовместимо.

— Что значит "кончится Голгофой", — сказал Монах. — А Воскресение? Он что — не верит в Воскресение?

— Верит, конечно. Конечно, верит. Он говорил, что это не просто оживление мертвых… Что тогда Бог все вообще исправит и восстановит.

Монах кивнул.

— Исцелит, утешит, восстановит… Все разъяснит. Все поймут, и все согласятся с Ним, и скажут: прав Ты, Господи, и правы суды Твои. Тогда не будет проблемы, прав ли Бог, потому что правда Бога будет открыта. И вот тогда-то Бог осудит каждого по делам его. И спасутся только те, кто будет просить о милости. Кому Бог даст в тот день молитву. Так что Голгофой дело не кончится. И что значит "в сказке нет смерти"? Разве он бессмертный?

— Не знаю, — сказал Митька. — Наверное, смертный. Он говорил, вроде, Иванушка бессмертный.

— Навряд ли, — сказал Монах. — Если уж "небо и земля прейдут", то куда денется Иванушка?

Это было понятно.

— А все-таки, что есть у Бога, кроме всемогущества? — спросил Митька у Монаха.

— Например, Бог знает, что делать. Что делать со всемогуществом. А кроме Него этого никто не знает. Один Бог знает, что нужно делать. Потому кто не служит Богу — для того всемогущество в конце концов окажется бесполезным. Дай ему всемогущество — рано или поздно он решит все проблемы — и дальше будет просто жить. Безо всякого всемогущества.

Митька покивал.

— Я тоже не знаю, что делать с всемогуществом. Скучно же. Но Бог ведь может открыть, для чего тогда всемогущество. Раз я сам не знаю.

— А Бог и открыл нам. Всемогущество нужно нам, чтобы служить Богу. Не имея всемогущества, невозможно исполнить Его заповеди.

— Не понял, — сказал Митька.

— Не имея приказа, оружия и… подготовки, нельзя арестовывать преступника. Не имея прав, нельзя водить машину. Не имея всемогущества, не получится служить Богу как подобает.

— Не понял, — повторил Митька.

— Конечно, ты же не Бог. И я не понимаю. Без Бога это лишено смысла. Святые могут все. Абсолютно все. Но делают они только то, что Бог велит. Потому что только Он знает, для чего все это.

— Что — все?

— Вообще — все.

Митька сказал:

— Значити, любой грех — это отказ от всемогущества. По сути.

И добавил задумчиво:

— Это ж необратимое. Всемогущий все может, даже если он всемогущ не сам по себе, а только в молитве… по благодати. Все может. Может и отказаться от всемогущества. Но это необратимо. Вот и грех. Камень, который нельзя поднять.

— Именно — по сути, — сказал Монах. — Любой грех — отказ от Бога. По сути.

— А Волшебник сказал, что любое наше желание — это требование конституции.

И Митька как мог пересказал феерию о конституции.

— Страстное желание — да, — ответил Монах. — Любая страсть враждебна Богу. Потому-то люди и бросают молиться. Попросят-попросят, да и бросают. А если бы не бросили — получили бы. Но — трудно продолжать. Благодать отходит — сомнения одолевают.

— Ну, да. Он говорит: Бог отходит на время. Но если не перестанешь молиться — возвращается.

— Не то, чтобы совсем отходит… Страсть противится молитве, а молитва — страсти. Потому-то тяжело молиться, даже о нужном. Потому что у нас все смешано со страстями. Даже желание спастись у нас смешано со страстями. С гордостью, например.

— А если бесстрастное желание?

— А что у нас бесстрастное?

— Нет, вообще, бывает бесстрастное желание?

— У того, кто чист сердцем. Конечно бывает. Желания — есть; страстей — нет.

— Тот попросит — и сразу получит? Он хочет того же, что и Бог? И трудиться не надо — молитва сама идет? Полная искренность?

— Конечно, полная искренность. А что касается труда, усилий… И да, и нет. И так, и не так. Это неописуемое состояние, нам не понять. Этого надо достичь, тогда и поймешь. Но называется — самодвижная молитва. Не зря так называется. Но труд там есть.

— А как это совместить?

— Не знаю. У Бога все совмещается.

— А у нас все желания — страстные?

— В какой-то мере. Соединены со страстями.

— Тогда же все равно получается, молиться — грех. Если все наши желания противны Богу. Страстные.

Монах нахмурился.

— Да нет, брат, пойми. Как раз наоборот. Вот не молиться — грех. Не молиться, а самому стараться удовлетворить свои желания. Это — грех. А молитва очищает наши желания. Сначала — очищает, потом — исполняет. Бросать молитву — грех. Отчаиваться в Боге — грех. А молиться — не грех. Это как страх и любовь. В Боге это соединяется, а если отделить — одно другому мешает.