Хьелль Аскильдсен - Ингрид Лангбакке

— Значит, в моем возрасте ты пил только газировку, да? — упорствует Унни.

— Я не требовал, по крайней мере, чтобы мне наливали дома, — отвечает Турбьерн.

— Еще бы, у вас дома не водилось спиртного, у тебя ж родители капли в рот не брали. Но ты-то пьешь! А мне, чтоб ты знал, положено брать с тебя пример во всем!

— Прекрати!

— Я тоже имею право говорить!

— Ишь ты, нос сопливый, а туда же.

— Нос у меня, представь, не сопливый. А пива твоего мне не больно-то хотелось.

Унни вскакивает. Стоит как бычок и ест отца глазами, потом уходит, но на середине комнаты встает, оборачивается и заявляет:

— Я настолько взрослая, что сама могу заводить детей.

Она уходит. Повисает тишина, неловкая, неуютная, вечер — коту под хвост. Все надеются, что молчание разрядится как-нибудь само собой.

— Да, — говорит наконец Кристиан, — дочурка у вас с характером.

— Вылитый отец — такая же упрямая.

— Да ну? — переспрашивает Турбьерн с довольным видом.

— Упорством-то она в тебя, не открещивайся.

— Вовсе я не упорный, — говорит Турбьерн польщенно. Как ребенок, думает Ингрид, ну его, не буду ему подыгрывать. А вслух произносит:

— Ты обращаешься с ней, как с маленькой, хватит уже, ты только настраиваешь ее против себя.

— Ерунда! Просто у нее возраст такой, поперечный. Правда, тесть?

— Ты же знаешь, я в ваше воспитание не вмешиваюсь, вы уж лучше сами.

Сиверт сидит как на иголках, он боится, что Турбьерн своими вопросами заставит его принять чью-то сторону, это опасно, он поспешно поднимается и скрывается в туалете. Ему доводилось прежде по недосмотру брать чью-то сторону, и ни разу это добром не кончилось. Турбьерн с Кристианом прикладываются к рюмочке, тянут кофе, соловеют. Турбьерн смотрит на почти пустую бутылку и спрашивает: у нас пиво еще есть? Нет, отвечает Ингрид. Не беда, я тоже не порожняком приехал, говорит Кристиан и заливисто хохочет. Не порожняком? — пихает его в бок Турбьерн. Возвращается Сиверт, ага, опасность миновала, видит он и усаживается со вздохом облегчения. Тогда эту, что ли, прикончим, предлагает Турбьерн и берет бутылку. Тебе налить? — спрашивает Кристиан у Ингрид. Нет, пожалуй, не буду, отвечает она, не поднимая на него глаз. Да ладно, капельку — компанию поддержать. Она не любит такое крепкое, вступает Турбьерн. Разве что капельку, уступает Ингрид и подставляет бокал. Она ощущает смутное волнение: чего это я?

Она садится поудобнее, пригубливает из бокала и думает — экая я вертихвостка, оказывается: ей очень нравится, как смотрит на нее Кристиан. Похоже, я наставляю рога Турбьерну, да с его же подачи, но эта мысль ни мало ее не сдерживает — она ловит каждый взгляд Кристиана. Остальные двое не замечают ничего, Турбьерн рассуждает, что надо не забыть спустить лодку на воду, — Ингрид вроде слышит, а вроде и нет, она вспоминает окурки на земле и того мужчину, но без всякой связи это воспоминание уступает место другому: она, девчонка еще, прибегает домой и видит, что мать, сроду не плакавшая, сидит в старой качалке и рыдает так, что раскачивает ее. Ингрид обмерла от страха, закричала: «Мамочка, что? Папа умер?» А мать подняла на нее чужие, исплаканные глаза и сказала: «Ты что несешь? Все нормально. Иди играй».

Она смотрит на отца и думает: это ты был виноват — или мать? Он встречается с ней глазами и улыбается, она отвечает тем же. Надо не забыть спросить его при случае, думает она, и в ту секунду будто и не знает, что никогда на это не осмелится. Кристиан выходит в прихожую и возвращается с бутылкой. Он предъявляет ее с гордостью, и Турбьерн не обманывает его ожиданий:

— Вот так строители ходят в гости! Настоящий виски! Ингрид, тогда нужны стаканы и лед.

Она приносит стаканы, только три, и лед. Кристиан, увидев это, спрашивает: а она что, не будет? Поостерегусь, наверно, говорит она, а то напьюсь, и будем куковать без завтрака.

— Какой еще завтрак? — говорит Кристиан. — Мы так хорошо сидим, правда, Турбьерн?

Турбьерн миролюбив:

— Пусть делает, как хочет.

— Слышала? — говорит Кристиан. — Неси стакан и не думай о завтраке.

Она несет стакан и незаметно усмехается. «Пусть делает, как хочет». Ты-то, конечно, имел в виду совсем другое, милый Турбьерн, а я возьми да и прикинься дурочкой. Мужики, мужики, знали б вы, какие мы, девчонки, догадливые! Знали б вы… вы бы чувствовали себя как на рентгене.

От этой мысль у нее поднимается настроение, знай наших, а напиваться она, конечно, не собирается. Она смотрит, как отец подобострастно улыбается в такт рассказу Кристиана, и думает: бедный, даже сейчас рот боится открыть. Ее захватывает нежность.