Илья Константиновский - Первый арест

Я увидел огромный стол из черного мореного дуба. Только когда я подошел к нему вплотную, я разглядел сидевшего за ним старика с коротко остриженными серебрящимися волосами и маленькими колючими усиками. Он смотрел на меня сухо, но с интересом.

– Почему тебя исключили из гимназии? – спросил он.

– Вам лучше знать! – сказал я. – Вы министр просвещения…

Рогожану, сидевший рядом в кресле, рассмеялся, обнажая свои плотные белые зубы.

Министр просвещения тоже усмехнулся и начал листать лежавшую перед ним папку.

Очевидно, это и было мое «дело».

– Прекрасно… так… так… Ах, так? Зачем тебе понадобилось стать коммунистом? – спросил он, снова поднимая на меня свои светлые любопытные глаза.

Я хотел ответить, но он, не слушая меня, продолжал:

– Как можно быть коммунистом? Что такое коммунизм?

Он снова не стал ждать ответа – у него явно появился интерес к этой теме.

– Коммунизм не признает индивидуальных различий! Коммунизм не признает личности.

А что говорил по этому поводу Сократ? Послушайте, молодой человек. Слушайте и вы, Рогожану. Это должно быть крайне интересно и для вас. «Без расцвета личности нет расцвета общества», – говорил Сократ. Интересная мысль – не так ли? Платон ее подтверждает. И не только Платон. Солон, например. И Эпиктет. Особенно Эпиктет.

Знаете, что говорил Эпиктет?

Я не знал, что говорил Эпиктет. Я посмотрел на Рогожану: он развалился в кресле и улыбался – его это забавляло.

– Цивилизацию творит личность! – продолжал старик, все более оживляясь. – Если бы вы проходили древнюю историю как следует, а не так, как ее проходят теперь, вы бы все знали. Именно так. Я еще в девятнадцатом году предложил реформу школьной программы: побольше классики – латынь с первого класса, греческий с первого класса. В этом – основа всего. Ученик должен после окончания гимназии суметь выступить с речью по-латыни. В мое время было так. Помню одного из моих коллег по институту, Попеску, – вы его не знали, Рогожану? Доктор Попеску умер в девяносто шестом. Славный был старик. И прекрасно говорил по-латыни. Сейчас никто так не умеет. Кроме профессора Иорги. Иорга умеет. В двадцать шестом он произнес речь в академии на латинском языке. За это я его уважаю. Он наш политический противник, но за ученость мы его уважаем. Я уверен, что вы тоже его уважаете, Рогожану. Таких людей, как Иорга, у нас очень мало… Да, да… Итак… итак… О чем я говорил?

– О моем исключении из гимназии! – сказал я.

– Прекрасно. Спасибо. Конечно, о твоем исключении из гимназии. Итак… за что же тебя все-таки исключили?

– Я был арестован, но потом меня освободили. Я не состою под судом, следовательно, мое исключение незаконно…

– Великолепно. Я все понял. Незаконное исключение. А что такое закон? Вот, Рогожану, вы юрист. Вы лучше меня разбираетесь в таких вопросах. Что такое закон?

Что говорил Сократ?

Но Рогожану, очевидно, не знал, что говорил Сократ, или опасался, что старик снова начнет ссылаться на Сократа и не скоро кончит.

– Одну минуточку, дорогой господин Костакеску, – сказал Рогожану.

– В чем дело? – спросил министр.

– В этой истории есть одно маленькое обстоятельство,- сказал Рогожану.

– В каждом деле они есть. Надо выяснить главное.

– Совершенно верно, дорогой господин министр. В данном случае это и есть главное: наше отношение к учащейся молодежи. Либералы утверждают, будто нам безразличны судьбы молодежи…

– Это ложь, – сказал министр.

– Я тоже так думаю, – сказал Рогожану, – поэтому я и позволил себе привести этого молодого человека к вам. Учительский совет обошелся с ним слишком сурово.

Я думаю, что министерство не может…

– Прекрасно. Министерство, конечно, не может…

– Министерство не должно… – сказал Рогожану.

– Совершенно верно – министерство не должно, – сказал министр.

– Разве мы заботимся о молодежи меньше либералов?- спросил Рогожану.

– Не меньше, а больше! – сказал министр. – Я все понял.

Министра словно подменили. Он забыл о Сократе. Тут же написал резолюцию на моем деле, добавив, что я могу зайти через час в секретариат и получить копию. Я поблагодарил и выскочил из кабинета.

Наконец-то! Я не спросил, что написано в резолюции. Но не сомневался, что она полностью меня реабилитирует. Я почувствовал себя счастливым. Я и раньше не считал себя несчастным. Но сейчас все было иначе. Теперь все было сделано.

Через час выяснилось, что мои восторги оказались несколько преувеличенными.