Мартин Хайдеггер "Время и бытие.
И, однако, воистину идеи "носятся в воздухе", стоило отвлечься от статьи и включить Радио Свобода, как в передаче о новой книге Петра Вайля, услышал к месту и ко времени цитату из Достоевского: "Жизнь в углу (в провинции), развивает комплексы неисполненности, влекущие рыдания – "я лучше, я чище, я умнее, меня только не заметили"…
Владимир Маканин – хороший пример подачи "героя без опережения". Его роман "Андеграунд", так и называется – "Герой нашего времени". Кто этот герой? Бомж-интеллигент (герой – хиппан а-ля несостоявшийся и не вышедший в "звезды" Гребенщиков – Мартина Хайдеггера почитывающий (кстати) под портвешок. Но сам Маканин признает, что его герои ничего не смогли. Они и разрушить то не смогли ненавистную им Брежневщину!
Их, начитавшихся Хайдеггера умников – партноменклатура обвела вокруг пальца как малых детей. Партюки сдали партбилеты, но поимели акции промышленности, и снова из хозяев жизни превратились в новых хозяев.
Вспоминая Маканина и его героя, любителя Хайдеггеровской метафизики, на ум приходит описание одного из "героев" перестройки в подаче другого героя нашего времени – Владимира Жириновского, взятое из его новой книги, что только поступила в московские и питерские книжные магазины. "Концентрировать внимание дольше полу-часа он ни на чем не мог. Всекоре на его одутловатом лице появлялась идиотическая улыбка, обнажавшая совершенно дегенаративный оскал. Руки его при этом, безвольно падали вдоль туловища и обнаруживали при этом необычайную длину, достигая самого пола, когда ноги его при этом, пола не доставали… Одним словом – вид совершеннейшего шимпанзе!" И это о человеке, который руководил экономикой в период перестройки (о внуке известного лица), а ныне – руководителе одной из "прогрессивно-либеральных партий"…
Но какой же герой требуется?
У Улицкой – это интеллигентный доктор, боящийся кары Господней, у Носова – это врач, скорой помощи, честно выполняющий свой долг. Но все эти герои – только "материал" для возникновения героя истинного. Это герои переходного периода. Для описания героя истинного – потребуется опережение "на фазу". Но это опережение на фазу потребует и гениальности Байрона. Хоть и неловко упрекать великих в заимствовании, но влияние Чайлд Гарольда на Пушкина и Лермонтова – неоспоримо, (как и влияние "Заратустры" Ницше на целую плеяду русских писателей конца Х1Х начала ХХ вв). Именно романтическая героика в состоянии разбудить спящее в писательских душах. Поэтому и требуется ПИСАТЕЛЬСКИЙ АВАНГАРД, в понятии не "авангардизма", еще в очередной раз тщеславно насилующего форму, но АВАНГАРД передовых мыслящих людей, в творчестве своем способных выпестовать ГЕРОЯ, как ИДЕЮ.
И это, разумеется, не вопрос любительщины.
Авангард в литературе и его отношение к мэйнстриму, это как отношение науки и инженерного труда. Продукт науки – штучный продукт. Инженерное творчество – это массовое производство. Поэтому, я вынужден покуда констатировать отсутствие ИСТИННОГО ПИСАТЕЛЯ в современной литературе в том его проявлении, чтобы послужить маяком – создать нравственный ориентир героя завтрашнего дня. И это (временное, надеюсь) отсутствие уже говорит об отставании интеллигенции от общественно исторической потребности. А это, в свою очередь – о затянувшемся кризисе культуры. In gloria Dei Patris, Domine Deus, Agnus Dei, Filius Patris qui tollis peccata mundi.
Занимательная полемика разгорелась однако у нас на семинаре и по вопросу женских свобод. В начале ХХ1 века, когда этих свобод женщины по факту обрели превысив все разумные нормы отпуска, исходящие из принципа равноправия – споры эти кажутся странными. Чего воздух зазря колебать? Неужто найдется парламент или иной социальный орган, взаправду решившийся ограничить права лучшей половины?
Однако, судя по горячей реакции иных корреспондентов, перешедших в некоторых местах за красную черту дозволенного в открытой полемике, тема, как говорится, достала. И Баринов, публикуя свои заметки о прозе г-жи Стяжкиной, может и не предполагал, какой пожар разожжет в ревнивых сердцах гг. Шадова, Шленского и Ко.
Здоровая ревность, возмущающая рассудок творца, колыхала не одни лишь благородные самиздатовские груди. Так вид короткой стрижки учащейся Бестужевских курсов стимулировал у Салтыкова – Щедрина сильнейшее разлитие желчи, женщина на велосипеде вызывала у чахоточного доктора Антоши Чехонте приступы нервического сердцебиения, и надо только очень внимательно читать его рассказы.
Читать дальше