Лебедев Andrew - Любовь и смерть Геночки Сайнова

Я ведь еще потом встречался с Алкой. Представляешь!

Но я по-честному хотел Насте все рассказать, тем более, что и рассказывать то не о чем – так сходили в ресторан, посидели, поболтали ни о чем, два совершенно чужих друг другу человека… и только я хотел в этом грехе своем Насте повиниться, ждал ее на даче к ужину, как…

Ну да сам знаешь.

Так что, за грех этот мне.

– Идеалист ты хренов, тебе за твой грех! А ей, а Настьке за что? А Кирюхе? – не удержался Алексей.

– Ну-ну, и ничего твои антитезисы не доказывают, в том то и дело, что за грехи одного, страдают близкие ему люди…

– Не был бы ты моим другом, Генка, да не были бы мы в канун похорон, набил бы я тебе морду за твой идеализм и за бабскую расслабленность, ей бо! Я вообще удивляюсь, как ты с такими идеалистическими воззрениями умудрился на ноги встать в смысле бизнеса!

– А ты сам? А ты сам со своей историей про скрипачку, про Веру? Ты не идеалист?

– Ну, я может и идеалист, и что из этого?

– Тогда зачем мне морду бить?

– Н погорячился, прости.

– Ну и вот…

– Ну, не обижайся, братан!

– Да пошел ты!

Снова лежали минуты три молча.

– Генк, расскажи про эту Аню, которая без ноги, – примирительно попросил Алексей.

– Не без ноги она была. А с обеими ногами. Просто у нее родовая травма была и одна нога стала кривой и тоньше чем вторая, которая нормальная. Хромала она сильно. По лестнице, помню, с трудом поднималась, а комната у нее в родительском доме там в Байкальске была почему то аж на третьем этаже… Как специально себе мучение выбрала, или чтобы был повод к затворничеству – поменьше выходить к гостям, да и к родителям. Она не могла матери простить эту родовую травму.

Уродства своего не могла простить. Тем более, что сестра, что Настя такая красивая, балерина, с такими ножками! Представляешь, как обиден был для Ани этот контраст ее уродства и Настиных балетных ножек? Поэтому Аня и ушла вся в себя…

– Она и отомстила, повесилась именно в день свадьбы сестры! – вставил Алексей.

– Да, и я думал об этом. Много думал. И ведь знаешь, она, в смысле Аня. Она ведь мне почти объяснилась в любви, и даже больше того, она меня отговаривала на Насте жениться, и себя предлагала… Представляешь?

– Да братан, далеко у вас тогда зашло…

– А я, Алеха, теперь думаю, она же всего навсего попросила меня только переспать с ней, чтобы испытать, что такое близость с мужчиной, чтобы преодолеть свое уродство, представляешь! Так может тогда бы и не погибла она?

– Дурак, ну и был бы на тебе грех кровосмешения!

– Ну?

– Баранки гну, просто не всякое спасение есть спасение.

– То есть?

– Да ты тупой, что ли? Ей бо! Просто не всегда и не все действия человека, направленные на фактическое спасение его жизни имеют характер спасающих, а порой наоборот, губят его душу и тут надо точно понимать, что важнее – душа или тело, и даже сама жизнь?

– А как же крик утопающих на море – СПАСИТЕ НАШИ ДУШИ? Разве это не говорит о равно-увешенном значении этих понятий, душа и жизнь?

– Нет, не говорит, потому как есть тоже понятие, НЕ ГУБИ ТЫ МОЮ ДУШУ!

– И кто из нас двоих идеалист? – подытожил Геннадий.

– А никто! Ни ты, ни я…

И снова помолчали несколько минут.

– Она бы, если б ты имел глупость переспать с ней, она бы все равно повесилась, но до этого так бы напортила тебе всю оставшуюся жизнь, что ты бы света белого не взвидел бы, а то бы и убила! – сказал Алексей.

– Зачем так о мертвой! Тем более, что ее сестра Настя тут где то сейчас среди нас летает.

– Ну, тогда расскажи про Настю, что-нибудь хорошее расскажи.

Геннадий оживился, крякнул и в темноте было слышно, как он заворочался на своем кресле-кровати и повернувшись на бок, приподнялся на локте.

– Помню, как мы, как мы…

И тут же осекся…

– Ну, что?

– Нет, это очень личное…

– Ну, тогда не надо, тогда спи…

И Гена снова откинулся на подушку.

И принялся он вспоминать, как пришла к нему любовь.

Как он полюбил Настю.

Как он полюбил ее после того, как родился Кирюшка.

Настя была сложена как обычно бывают сложены балерины.

И грудь ее не была большой.

А Кирилл всегда мечтал о женщине с бюстом…

И когда родив, Настя кормила сына грудью, в этот счастливый период их жизни, она так изменилась внешне, что Геннадий вдруг обнаружил в жене искомое!

И тогда он воспылал к ней самой сильной и неподдельной страстью.

И он теперь молча вспоминал, как был счастлив с ней, со своей Настюшей в те дни, когда он полюбил ее.