Лебедев Andrew - Смоляночка

– Что же конкретно было изображено на этих картинках? – наивно спросила юная фрейлинка Анечка Дютмар-Делюдина.

– Ах. Я не могу вам это объяснить, сударыня, – воскликнул Витворд, – это выше моих возможностей, совесть старого развратника не позволит мне, и я сгорю от стыда, если стану вам живописать.

– Вы интригуете. – сказала Даша Азарова, – я бы многое отдала за то, чтобы посмотреть и тоже покраснеть от смущения.

– Сударыня, я втайне от друзей и командования сделал тогда зарисовки стен этого храма, а я, сударыня всегда был неплохим рисовальщиком, – сказал Витворд, многозначительно поглядев на Дашу, – и эти рисунки я привез с собою в Петербург.

– Вы меня дразните, милорд! – воскликнула Даша, – вы дразните мое любопытство, вы непременно должны показать мне эти рисунки.

– Вы ставите меня в крайне неловкое положение, мадмуазель, – сказал Витворд беспомощно разводя руками, – Боюсь, что я не в силах буду отказать вам, но в тоже время, мне будет крайне стыдно, я буду так смущен, что потом не смогу поднять на вас глаза, а лишить меня счастья любоваться вашей красотой, это самая страшная кара, которую только мог бы придумать самый изощренный палач.

– Вы обещаете, что покажете мне эти рисунки, – почти приказным тоном сказала Даша, – это мой каприз, милорд, а ведь послезавтра день моего Ангела. И пусть это будет вашим подарком!

И Даша даже ножкой топнула.

А Витворд поглядел на нее с блаженной улыбкой. …

В кружке, где сидели Державин и Сперанский, шла оживленная беседа о литературе.

– Ах, господа, наша поэзия противу французской? Разве она может быть! – восклицала княжна Кахановская, – что могут наши пииты против господина Бежара?

– Вы изволите интересоваться, что пииты наши могут противу такого? – иронично спросил Державин, и принялся с выражением декламировать, – A Province On recolte des roses Et du jasmine, Et beaucoup d"autres choses…

Вы это изволите почитать за истинную поэзию, сударыня?

– А что, Гаврила Романыч, – со смехом прервал друга Сперанский, – ничуть стишки сии не хуже будут твоих, вот этих:

Поймали птичку голосисту

И ну сжимать ее рукой

Пищит бедняжка вместо свисТу,

А ей твердят, пой птичка, пой!

– Ах, да это же подражание господину Бежару, – всплеснула руками юная княжна, помните у него:

Petit oiseau! Qui es-tu?

Petit oiseau! Ou vas-tu?

Petit oiseau! Que veux-tu?

– Charmant! – воскликнул розовощекий гвардейский прапорщик в мундире лифляндского полка, – mais recitez-nous donc quelque chose de Voltaire, Zaire Mesdames, c"est comme vous le savez une des meilleures tragedies de Voltaire…

– Наш юный образованный друг, – обратился к розовощекому прапорщику-лифляндцу Сперанский, – у нас у россов тоже имеются свои поэты, не хуже Вольтера.

– Ах, посоветуйте, мосье! – пискнула княжна Зарайская, – а то все французские, да немецкие романы все, хочется чего то русского.

– Ну вот Херасков Михаил, Ржевский Алексей, Фонвизин Денис, да Ипполит Богданович, мало вам? – загибая пальцы перечислял Державин.

– Ах, хотелось бы чтобы про любовь, да по русски, – вздохнула Зарайская.

– Будет вам про любовь, – цокнул языком Сперанский, – плоды вольтерового просвещения посеяны в русских умах, и после Михайлы Ломоносова вот увидите пойдут-пойдут всходы на русской поэтической ниве.

Надин усмехнулась уголками губ, услыхав последнее замечание Сперанского, – вашими бы устами, да мед пить!

Ей теперь было надо передать записку, написанную Витвордом, передать ее Даше Азаровой.

А в записке было:

Послезавтра в День Вашего Ангела в полночь я пришлю за Вами карету. И Вы увидите те рисунки, что я сделал в индийском храме любви.

Ваш Энтони Витворд пятый баронет Чарлтон-Мидлсборо, посол Его величества в Петербурге. ….

Сцена в гостях у Витворда.

Витворд показывает Даше картинки тантристского храма с непристойными позами любовников.

Сцена секса (Губаревский)

Иван Дибич-Заболканский без ума влюбляется в Дашу Азарову и мирится с Каменским.

Государь ничего не забыл.

Государь вообще ничего никогда не забывал.

Государь принимал нынче вахт-парад своего любимого лейб-батальона Преображенцев и при этом был сопровождаем графом Федором Васильевичем Ростопчиным.

– Что граф Федор Васильевич, – надсмешливо и надменно вопрошал Павел, – слыхал я, волочишься ты за французской потаскушкой Бонней? Собираешь то, что пользовали до тебя Бургуэн и Розенкранц.

Павел был в хорошем настроении и шел по плацу пеший, а не конным, как было бы положено, кабы выстраивали для вахт-парада каре из батальонов конной гвардии.