Лебедев Andrew - Проститут

У выхода из аэропорта нас встречают.

– Знакомьтесь, это товарищ Санчес, он говорит по-русски, он будет нашим гидом.

Нас сажают в автобус.

Кажется, на таком автобусе возили еще Форрест Гампа в детстве. Автобус американский фирмы МАК… Ему сто лет в обед. И главное, в нем нет кондиционера.

Но зато и стекол по бокам тоже нет.

– Белорусский кондиционер, – шутит Слава Зайцев.

Едем по дороге вдоль океана.

– А когда будем купаться, товарищ Санчес?

– Купаться будете, когда сделаете всю работу.

– Какую работу?

– Вы сюда приехали не отдыхать! Товарищ Бальзамов будет снимать большое кино.

– Ха-ха-ха!

Смотрим в окна.

По дороге едут в основном либо старые американские машины, как из старых американских кино про бандитов, либо наши старенькие "Жигули" и "Москвичи", которых на Москве уже и не увидишь.

Сперва в отель…

Ха, разве это отель?

– Так, нам здесь сняты только два номера, чтобы занести вещи, ночевать здесь не будем, – объявляет Слава Зайцев, – через четыре часа мы выезжаем на машинах к месту съемки.

– А где наше место съемки?

– В горах Сьерра Маэстро.

– Хм!

В два тесных номера-двойки побросали наши чемоданы и рюкзаки, а также оставили на кроватях совсем обессилевших от перелета и смены часовых поясов Валю и Вику…

Остальные рванули к океану.

Как же не воспользоваться такой радостью!

– Бойтесь португальского кораблика, – говорит товарищ Санчес.

– А что это такое?

– Видишь, вот голубая гадина на песке с длинной щупальцей.

– Фу, гадость какая!

– А вот и не лезь в воду без спроса! Коснешься такой гадины – и в Москву в цинковом гробу в грузовом отделении полетишь.

– Прям как в фильме ужасов.

– А ты думала! Про то мы и снимать будем.

– Да ну тебя!

Сперва из всей команды, прибывшей в Варадеро, Лане больше нравился художник Гена Байдуков. Но так часто бывает, что парень, который тебе нравится, обращает внимание на другую девушку. Специально, что ли, в мире так устроено?

Вот есть Женя Красновский. В свои неполные тридцать лет – уже писатель, книга которого продается во всех московских книжных магазинах. Он и на шоу пошел, чтобы написать книгу о том, как десять молодых людей из разных слоев общества – и спортсмены, и диск-жокеи, и простые девчонки, как Лана, – собрались в одну команду и что из этого получится.

– А ты детектив напиши, – посоветовал Жене, с утра мучившему свой контрабандой пронесенный через таможню ноутбук, сосед по комнате художник Гена. – В стиле Агаты Кристи. Пусть в каждой главе у тебя будет происходить убийство, и с каждой главой количество людей в отеле будет уменьшаться на одну новую жертву, как в книжке "Десять негритят".

– Тогда я напишу, что художника убили первым, – отозвался Женя из своего шезлонга.

– Хи-хи, – прыснула Ланочка, ей нравилось, когда пикировались умные мужчины.

Только дурак и жлоб Ваня Степанов тут же все испортил.

Подал голос из своей тени:

– Художник, художник, художник молодой! Нарисуй мне девушку с разорванной п…дой!

Умный Женя потом объяснил Лане, что таким образом Ваня Степанов ревниво столбил свое пространство самца на интеллектуальном поле соперничества за самочек.

– Понимаешь, Ваня с его умственным развитием не может на равных пикироваться с Геной или с тем же Бальзамовым, так он показушной грубостью берет.

Ланочка все это отлично понимала, поскольку была отнюдь не дура, но тем не менее, ей бы больше понравилось, если бы Женя не умничал с ней, а подошел бы да врезал Ване по моське, чтобы тот больше не матерился при девушках.

Но Женя предпочитал умничать и не связываться со жлобом Ваней.

Лане, кстати, иногда казалось, что Женя везде таскает с собой этот ноутбук не для того, чтобы писать роман, а для того, чтобы все видели, что он писатель.

Сядет утром в гостиничном баре, закажет пина коладу, закурит сигару и давай на компьютере наяривать… Этакий новый Хемингуэй.

– А Грушницкий, тот для романтики образа носил солдатскую шинель и прихрамывал, – кивнув на Женю, шепнул в ухо Ланочке Игорек Марголин, пролетая мимо нее утренним стрижем.

Ланочка во второй раз за утро непринужденно хихикнула.

Игорек, хоть и спортсмен, а не глупый.

Милая Мила Самарина Баринов любил Питер такой любовью, какой американские интеллигенты любят старую добрую Англию.

Не без доли высокомерия, какое испытывают богатые дядюшки к своим бедным племянникам, но с безусловным признанием той высокой культуры, коей эти племянники по какому-то историческому недоразумению обладают.