Andrew Лебедев - Все голубые фишки

Баринов делал многозначительную паузу…

– Ну… Почитали наши провинциалы, а хоть и провинциалы, а факультет то филологический, мозги то какие-то все же у ребят есть…Ну! И сказать нечего…Пожимали плечиками – де…. а хрен его знает, что тут такого гениального…

Владимиров наоборот, от выпитого становился бледен.

Казалось, алкоголь его не берет совсем.

– Весь этот успех Мастера с Маргаритой это плод дефицита на религиозную литературу, – сказал доктор, – вышел он в журнале в момент, когда не было Евангелия в продаже, год то был 1967 что ли? А потребность в информации про Христа у народа, у интеллигенции – была. Вот и хавали роман, как эрзац-заменитель Евангелия. А потом уже по инерции и популярность Мастера и Маргариты развилась.

Баринов хмыкнул, – а как вам мысль о том, что жена Булгакова сама многое при редактировании понавставляла?

Владимиров тоже хмыкнул, – я как врач могу железно утверждать, что ни один мужчина не догадается написать про крем, который удаляет морщины и омолаживает кожу, – сказал он, – это чисто бабское, это якак врач психотерапевт вам наверняка сказать могу.

Баринов кивнул, – и еще, и еще у него психологическая туфта в романе присутствует, вот врубись, ну не туфта, что Мастер якобы был на пике своего творчества именно тогда,, когда у него все было тип-топ в личной жизни?

Владимиров выпил не закусывая, почмокал влажными от виски губами и молча согласился.

А вообще, по выводу Баринова выходило свое главное литературное произведение Михаил Афанасьевич задумал как роман – месть, как этакое несмываемое клеймо, которым хотел наградить своих обидчиков – критиков латунских и иже с ними, как вечно простирающееся за пределы жизни своих недругов проклятие, выраженное литературным языком и растиражированное в миллионах экземпляров. Задача правда выполнялась лишь при условии высокого мастерства написания. Но в этом автор, надо полагать, не сомневался совершенно. Ведь у Булгакова был еще один роман – месть, даже более проявляющийся в своей функциональной предназначенности, это Театральный роман. И что касается оценки этого произведения Бариновым, то он относил его к жанру памфлета, а не исторического романа про Станиславского с Немировичем-Данченко.

"Беда" же Мастера и Маргариты, – говорил Баринов, – в том, что роман по мере работы над ним перерос задуманный автором замысел -отомстить реальным врагам Булгакова, скрытых в романе под вымышленными именами, но обязательно скрытых не глубоко, что бы узнаваемость была не очень затруднительной для читателя. Тогда и месть работала.

Летягин соглашался с Бариновым. Он тоже помнил прекрасную французскую комедию "Великолепный" с большим успехом прогремевшую в середине семидесятых… Главный герой там в исполнении Бельмондо, будучи тоже писателем, наделял персонажей своих романов чертами людей из своего круга и распоряжался их судьбами руководствуясь личными симпатиями и антипатиями.

– Говоря о литературной мести, невозможно обойти вниманием Владимира Войновича , – благодушно басил Баринов со своей койки, когда они уже гасили в комнате свет, – если в его повести "Шапка" нехороших людей из писательского союза еще надо как то угадывать, то в "Иванькиаде" плохой человек уже выведен просто под своей собственной фамилией. У Войновича роман – месть уже напоминает газетный фельетон. Но автор не боится балансировать на краю жанра. И литературные достоинства делают вечной любую функциональную поделку.

Наутро перед семинаром похмелялись пивом.

И снова говорили о Булгакове.

– Итак, мы задумали и мы пишем роман-месть, – картинно отставляя руку с оттопыренными пальцами, говорил Баринов, – здесь перед фантазией автора ставится задача, какое средство выбрать для ее осуществления? В любом случае, без чуда авторской фантазии в таком деле обойтись трудно. Это только энергичному и практичному Войновичу удалось в реальной жизни отсудить у недруга квартиру и уж только потом об этом написать… Другим же, не практичным писателям в мести приходится прибегать исключительно к вымыслу. Александр Дюма, воспев идею святой мести в романе "Граф Монтекристо", вложил в руки своего героя сильнейшее оружие всех времен – большие деньги. Однако в советской Москве булгаковских времен, деньги уже не имели той силы. И Михаил Афанасьевич в качестве инструмента для наказания всех бездарей, невежд и проходимцев, выбирает нечистую силу.

И это странно. Не с точки зрения сюжета, здесь как раз все безукоризненно.