Юрий Нагибин - Музыканты

- Какой чудесный театр!.. И сколько людей!.. Надо же!.. А кто ее вам прислал?

Кальман не ответил.

- Уснул, - нежно сказала Ирмгард и поправила подушку. - Даже про акции забыл.

Кальман спал. И снова, после многих, многих лет, ему снился тот самый сон о Балатоне, который в детстве был явью, проникающей в сновидение: со страшным, оглушительным грохотом рвется ледяной покров. И как всегда, бессознательно провидя некий перелом жизни: то ли радостный, то ли горестный, - он стонал, метался, вскрикивал.

Устроившаяся рядом в кресле с откидной спинкой Ирмгард поднялась, стала успокаивать больного. Он продолжал метаться и стонать. Она прилегла рядом, прижала его голову к груди.

- А?.. Что?.. - он открыл глаза. - Это вы, Ирмгард?

- Вам неприятно?

- Что вы! После иллюзии выпивки, курения и насыщения мне не хватало лишь иллюзии близости. Не обижайтесь, Ирмгард, это шутка. Мне приснился старый, страшный и любимый сон. Да, так бывает: страшный и любимый.

- Спите, спите… Ничего не бойтесь. Я с вами…

Звучат последние аккорды «Леди из Аризоны». Зал стоя рукоплещет, требуют автора.

Он выходит своей тяжелой походкой, волоча ногу, в черном элегантном фраке, сидящем несколько мешковато. Белая крахмальная рубашка подчеркивает желтизну лица. Чуть приметным наклоном головы Кальман отвечает на овации зала. Его темные, будто исплаканные глаза равнодушно пробегают по лицам приветствующих его мужчин и женщин. Внезапно зрачки наполняются удивлением и жизнью. В ложе бенуара он обнаруживает странную компанию: завитые белые парики по моде XVIII века, кружевные воротники, камзолы. Боже мой! Ему аплодируют сам великий Иоганн Себастьян Бах и его удачливый соперник Гендель! Он видит округлое лицо Моцарта с чуть припухлыми щечками, а рядом великолепную голову Бетховена с гривой путаных седеющих волос. А затем он видит Гайдна, Шуберта, Верди, Листа, Чайковского!.. Они все пришли сюда, чтобы воздать ему должное, они признают его своим. Удивление, ошеломленность, гордость до боли - все уходит, уступая место святой умиротворенности: он получил ответ на терзавший ему душу вопрос: зачем он жил.

Он сходит со сцены и, уже не волоча ногу, легкой и твердой поступью идет сквозь расступающуюся толпу к ложе бенуара в братские руки тех, кому он поклонялся, смиренно сознавая свою малость перед ними. И вот они принимают его в свой круг.

- Неужели то, что я сделал, чего-то стоит? - говорит он с глазами полными слез.

- Вы гений! - порывисто воскликнул Моцарт. - Хотите услышать это от самого Сальери, не сказавшего и слова неправды. Куда он опять запропастился?

- Он все время ищет Сальери, - с улыбкой заметил Чайковский, пожимая Кальману руку. - Минуты не может без него.

- Бедняга, - вздохнул Ференц Лист, - глупую сплетню, пущенную невесть кем, он замаливает, как собственный грех.

- Нет второго такого сердца, как у Моцарта, - с глубокой нежностью сказал Чайковский.

Кальман вглядывался в любимые лица, и внезапная догадка пронзила сознание.

- Если я вас вижу… говорю с вами… значит, я тоже умер?

- Конечно, дорогой, - спокойно сказал Чайковский. - Почему это вас пугает?

Кальман промолчал. Догадка оказалась страшной лишь в первое мгновение: он слишком привык быть живым. Но что может быть лучше, чем оказаться среди таких людей? Он, видимо, отошел во сне, без боли, страха и мучений, в добрых руках Ирмгард - когда-нибудь они встретятся снова…

Театр исчез, теперь все они двигались по тянувшейся вверх дороге, странной, клубящейся, словно облака, залитой серебристым светом дороге; ноги не чувствовали тверди, но это не мешало, идти было легко, надежно, мышцы не напрягались, и он чувствовал, что уже никогда не испытает усталости.

- Куда мы идем? - спросил он Чайковского.

- К Главному капельмейстеру, разумеется. Вам же надо представиться.

- Ну конечно, как я сам не догадался!..

- Не робейте, мы будем с вами.

- А мои друзья, - неуверенно проговорил Кальман, - Якоби, Лео Фалль?..

- Вы всех увидите, попозже, - Чайковский проницательно посмотрел на Кальмана. - Понимаете, здесь тоже существует известное разделение…

- Как - и в раю?..

- Меньше, чем где бы то ни было, но полное равенство, очевидно, недостижимо. Ведь и у ангелов есть чины и степени. Михаил и Гавриил - действительные тайные советники, а есть крылатые коллежские регистраторы. Вы попали, вполне заслуженно, в высший круг. А у милейшего Якоби - какой славный человек! - Оскара Штрауса, Лео Фалля - своя компания. Все любят легкую музыку, но стесняются в этом признаться. Рай не исключение.