Ник Хорнби - Мой мальчик

Вот, более или менее, и все. Помимо того, что Фиона спросит его "В чем смысл?" (вопрос, который и близко не всплыл в их разговоре, должно быть, оттого, что по его лицу и по самой его жизни было видно, что он не имеет об этом ни малейшего представления), больше всего Уилл боялся, что корень ее страданий кроется в некой страшной тайне, ужасном изъяне, с которым только он один в мире может справиться, и ему придется что-то предпринимать без малейшего на то желания. Но все обстояло иначе; ничего подобного не обнаружилось — если, конечно, не принимать во внимание саму жизнь, сопровождающуюся разочарованиями, компромиссами и маленькими горестными поражениями. Но ее, видимо, все же надо принять во внимание.

Домой к Фионе они поехали на такси. Водитель слушал радио, диджей говорил о Курте Кобэйне; сначала Уилл не понял странного, приглушенного тона его голоса.

— Что с ним случилось? — спросил Уилл у водителя.

— С кем?

— С Куртом Кобэйном.

— С этим чуваком из "Нирваны"? Выстрелил себе в голову. Бум!

— Он умер?

— Не-е, только голова побаливает. А ты как думаешь, конечно, умер!

Уилл не особенно этому удивился, да к тому же он был уже не в том возрасте, чтобы испытать шок от подобного известия. В последний раз смерть поп-звезды потрясла его, когда умер Марвин Гей [72] Марвин Гей (1939—1984) — американский певец и исполнитель. . Тогда ему было… а сколько ему тогда было? Мысленно он вернулся к тем дням. Первое апреля 1984 года… Господи, десять лет назад, почти день в день. Тогда ему было двадцать шесть — возраст, когда такие вещи еще что-то значат: должно быть, в двадцать шесть он пел песни Мартина Гея с закрытыми глазами. Теперь он знал, что самоубийства поп-звезд — обычное дело, а единственным последствием гибели Курта Кобэйна лично для него станет то, что альбом "Nevermind" будет звучать гораздо круче. А Элли и Маркус слишком молоды, чтобы это понимать. Им покажется, что это событие наполнено смыслом… Уилл почувствовал волнение.

— Это тот певец, который нравится Маркусу? — спросила его Фиона.

— Да.

— О боже.

И вдруг Уилл испугался. У него никогда в жизни не срабатывала интуиция и не возникало предчувствий, но сейчас случилось именно это. Конечно, только такой, как Маркус, а не Рейчел или некто с внешностью Умы Турман, мог разбудить в нем подобные чувства.

— Боюсь показаться странным, но можно я зайду с тобой в квартиру, чтобы послушать сообщение Маркуса на автоответчике? Просто хочу убедиться, что с ним все в порядке.

Но все было отнюдь не в порядке. Маркус звонил из полицейского участка городка под названием Ройстон и говорил грустным и испуганным детским голосом.

Сначала в поезде они ехали молча; время от времени Элли тихо всхлипывала, грозилась дернуть стоп-кран или угрожала расправой людям, которые бросали на нее взгляд, когда она нецензурно выражалась либо отхлебывала водку из бутылки. Маркус был опустошен. Теперь ему стало ясно: вопреки тому, что он считает Элли классной девчонкой, что ему всегда приятно видеть ее в школе и что она веселая, симпатичная и умная, — он не хочет, чтобы она была его подружкой. Она ему просто не подходит. Ему нужен кто-то поскромнее, кому нравится читать и играть на компьютере, а Элли нужен кто-то, кто любит пить водку, ругаться на людях и угрожать остановкой поезда.

Однажды его мама объяснила ему (наверное, когда она встречалась с Роджером, который был на нее совсем не похож), что некоторым нужен человек, противоположный по характеру, и Маркус понял почему: если подумать, то в данный момент Элли скорее был нужен кто-то, кто мог бы не дать ей нажать стоп-кран, а не тот, кто обожает нажимать стоп-краны, потому что в таком случае они бы его давно нажали и сейчас направлялись бы прямиком за решетку. Слабое место этой теории заключалась в том, что противоположностью Элли быть не сладко. Порой это даже здорово — в школе, где Элли… где " эллость " можно удержать в известных рамках. Но во внешнем мире это нелегко. Страшно и ужасно неловко.

— Почему это имеет для тебя такое значение? — тихо спросил он. — Ну, я знаю, что тебе нравятся его песни и все такое, и я понимаю, что это грустно из-за того, что Фрэнсис Бин…

— Я любила его.

— Ты его даже не знала.

— Конечно, знала. Я слушала, как он поет, каждый день. Я каждый день носила его на груди. То, о чем он поет, это и есть он. Я знаю его лучше, чем тебя. Он понимал меня.

— Он понимал тебя? Каким же образом? Как кто-то, кого ты никогда не видела, может тебя понимать?