Дмитрий Липскеров - Демоны в раю

Разговор произошел в основном кабинете. Чиновник оставался за своим рабочим столом, тогда как в более благословенные для националиста времена всегда пересаживался напротив, показывая равенство с посетителем.

Сегодня же он даже не попросил по селектору секретаршу «не соединять его с городом».

Гозлин краснел всем лицом, шеей и плечами, но держал себя в руках. От него тоже пахло французским — дорого. Однозначно, сам покупал.

— Ты — мудак, Юра! — как-то неожиданно произнес чиновник, не глядя на Гозлина, а чиркая карандашиком по каким-то бумагам. Ему не надо было даже смотреть на реакцию бывшего партийного лидера, чтобы понять, какую личную ненависть источают миллионы кожных пор собеседника. Он просчитывал реакцию… Чиновник понимал, что еще месяц назад за Гозлиным могли бы пойти десять миллионов человек. А сейчас никто из серьезных, только приживалы.

— Ну, не надо так! — не выдержал Гозлин оскорбления.

— А чего не надо, Юр, — продолжал тихонечко чиновник. — Я все для тебя сделал, все СМИ тебя пиарили как могли… Договоренности у нас были с тобой?

— Ну, были.

— Не ну…

— Были…

— Башню сорвало?.. Не выдержали мозги славы и власти? Расплавились?.. Освободитель русского народа? Смерть гастарбайтерам? Войной на Грузию и Украину?.. А ты знаешь, сколько от твоих шизофренических призывов народу поубивали?.. Молчи!

Гозлин судорожно пытался вытащить из кожаного портсигара сигарету и сглатывал несглатывающуюся слюну.

— Здесь не курят, — предупредил чиновник и сам слегка демонстративно закурил, красиво держа между тонкими, почти нежными пальцами белое «Мальборо».

Молчали.

— Дай еще шанс! — попросил Гозлин. Он изо всех сил сохранял внешнее достоинство и, надо сказать, ему это удавалось.

«Мог бы случиться политик, — думал чиновник, пуская струи дыма почему-то под стол, как будто в кабинете на самом деле было запрещено курить. — И взгляд хорош, и не глуп, харизматичен… Идиот, работу стольких людей загубил…»

— У тебя, Юр, шанс один… Я тебе его дам…

В глазах Гозлина прояснилось.

— Шанс один, — повторил чиновник. — На год — на дно. Езжай за границу, прогуливай свои миллионы, только никаких заяв не делай политических. Вообще молчи! А там посмотрим… Понял?…

— Валерий Станиславович! — проговорил сухим женским голосом селектор. — Эткин по городу.

Чиновник поднял трубку и быстро поговорил.

— Никаких объяснений, я вас предупреждал этого человека не трогать. Предупреждал?.. А ты на всю полосу фигню туфтовую тиснул!.. Да мало ли что это правда! Засунь ее себе… А не надо в отпуск ездить!.. Твой заместитель — это ты! Ты отвечаешь за своих людей!.. Выкручивайся сам. Мой совет: в каждом номере — позитив! Понял?.. И кайся, кайся!..

Разговор закончился, чиновник аккуратно загасил в пепельнице окурок и встал из-за стола.

— Давай, Юр!

Гозлин тяжело поднялся со стула, поправил узел галстука и двинулся в сторону двери. Повернулся на прощание.

— Бля, неправ! — протянул руку.

Чиновник рукопожатие холеной руки принимать не стал, пристально смотрел в глаза несостоявшегося лидера федерального масштаба. Внутри себя считал сей факт своим крупным поражением.

— У тебя VIР есть? — спросил на прощание.

— Не понял.

— В Шереметьево?

— А-а, есть, — кивнул Гозлин.

— Если будут проблемы с билетами, Каблуков поможет.

Идя к проходной по кремлевским коридорам, Гозлин переживал свое унижение так тяжело, что боялся инфаркта. Выйдя на площадь, не выдержал и, не обращая внимания на офицера охраны, вслух выругался.

— Сучара! Падла!

Включил телефон, хотел было скомандовать помощнику, чтобы чартер на Марбей ставили, но, спохватившись, приказал взять бизнес-класс до Берлина. Оттуда чартер возьму, решил Гозлин.

Он все-таки решил принять душ… Горячие струи расслабляли, хотя сначала в такую жару под ними было совсем неприятно. Но он знал, что потом, из-за большой разницы между температурами тела и воздуха, часа два будет комфортно…

Из важных встреч сегодня состоялась только одна. Со вторым лицом армянской диаспоры миллионером Ароняном, другом жены Президента.

Несколько дней назад убили армянского подростка, и, по данным ФСБ, около ста тысяч соплеменников Давида Сасунского были готовы единовременно выйти на улицы столицы, что совершенно недопустимо, а потому он попросил Ароняна прийти сегодня.

Разговор был прямым и недолгим.

— Я знаю, что русские убили, — покачивал большой головой Аронян.